Чёрная гора
Шрифт:
— Это ещё цветочки. Вот, помнится, когда вы отправили меня в Калифорнию, я пролетал над скалами…
— Заткнись, — проворчал он.
Итак, Флоренцию я прошляпил. Мы приземлились в римском аэропорту в три часа пополудни; стоял приятный и теплый день, воскресенье, но в ту минуту, когда мы спустились по трапу и направились к зданию, наши отношения с Вулфом резко изменились к худшему. Всю мою жизнь, едва возникала необходимость сориентироваться в новой обстановке, мне достаточно было посмотреть на указатели или, в крайнем случае, спросить местного жителя. Теперь же я пропал. Увы,
— Сюда, — сухо произнес он, — на таможню.
Основа наших взаимоотношений была нарушена, и мне это не пришлось по душе. Я встал рядом с ним у стола и безмолвно внимал диким звукам, которыми он обменивался с басовитым молодцем в униформе, причём моё личное участие в беседе ограничилось тем, что я протянул паспорт, когда меня попросили об этом по-английски. Я стоял рядом с ним у стойки в другой комнате. Вулф на этот раз обменивался любезностями с черноволосым тенором, хотя, признаюсь, здесь я играл более важную роль, поскольку мне доверили открыть чемоданы и закрыть их после осмотра. И опять звуки, обращенные к красной фуражке с усами, которая передала вещи другой — синей — фуражке. Затем толстый синьор в зелёном костюме с красной гвоздикой в петлице. Вулф любезно сообщил мне, что толстяка зовут Дрого и что частный самолёт на Бари ждет нас. Только я собрался выразить благодарность, что меня наконец заметили, как к нам подошёл холеный молодой человек, похожий на студента, одетый так, будто он собрался на свадьбу или похороны, и обратился, слава богу, на хорошем американском языке:
— Мистер Ниро Вулф?
Вулф вытаращился на него:
— Могу я узнать ваше имя, сэр?
Он любезно улыбнулся:
— Я Ричард Коуртни из посольства. Мы подумали, что вам может что-нибудь понадобиться, и были бы рады предложить свои услуги. Можем ли мы чем-то помочь?
— Нет, спасибо.
— Вы долго пробудете в Риме?
— Не знаю. А вам надо знать?
— Нет, нет… — Он запнулся. — Мы не собираемся вмешиваться в ваши дела — только дайте нам знать, если вам будет нужна какая-нибудь информация или содействие.
— Я дам вам знать, мистер Коуртни.
— Пожалуйста. И я надеюсь, вы не будете возражать. — Он вынул из внутреннего нагрудного кармана своего безупречно сшитого пиджака, купленного явно не в магазине, маленькую черную книжку и ручку. — Мне бы очень хотелось иметь ваш автограф. — Он открыл книжку и протянул её. — Если можно.
Вулф расписался. Хорошо одетый мальчик-студент поблагодарил его, повторил, чтобы мы обращались в посольство при первой необходимости, одарил всех, включая Дрого и меня, благовоспитанной улыбкой и ушёл.
— Вас проверяют? — спросил я у Вулфа.
— Сомневаюсь. Зачем?
Он что-то сказал Дрого и синей фуражке, и мы двинулись вперёд, причём Дрого возглавлял группу, а синяя фуражка с вещами замыкала её. После прогулки по бетону, а затем по гравию странного цвета, которого я никогда не видел, мы подошли к ангару, перед которым стоял маленький голубой самолёт. По сравнению с тем, на котором мы пересекали Европу, он выглядел игрушкой. Вулф постоял, сердито глядя на него, затем повернулся к Дрого и что-то произнес. Он говорил все громче и горячей, затем слегка поостыл и в конце концов велел мне заплатить девяносто долларов.
— Хичкок сказал — восемьдесят, — возразил я.
— Он просил сто десять. Что касается платы вперёд, то тут я его прекрасно понимаю. Когда мы вылезем из этой штуковины, может быть, мы будем не в состоянии заплатить. Дай ему девяносто долларов.
Я заплатил, затем получил указание дать доллар синей фуражке, что и сделал, после того как она передала наш багаж пилоту, и подержал переносную лестницу, пока Вулф водружал себя на место. Затем я залез в самолёт сам. Там было место для четырёх пассажиров, но не для четырёх Вулфов. Вошёл пилот, и мы покатили на взлетную полосу. Я бы предпочёл не прощаться с Дрого, учитывая, что он обманным путем выманил у нас лишнюю десятку, но во имя спасения общественных связей помахал ему рукой.
Полет на небольшой высоте над Волчанскими холмами (если интересуют подробности — посмотрите на карту) в самолёте объемом в пинту — далеко не идеальное место для дружеской беседы, но до Бари оставалось только девяносто минут, а некоторые вопросы требовали безотлагательного решения. Я перегнулся и прокричал Вулфу, перекрывая шум:
— Я хочу обсудить один вопрос!
Он повернулся ко мне. Лицо его было мрачным. Я наклонился ближе к его уху:
— Я про общение с туземцами. На скольких языках вы говорите?
Вулф подумал, потом сказал:
— На восьми.
— А я на одном. И понимаю только один. Мне это не по зубам. Наше дальнейшее сосуществование абсолютно невозможно, если вы не согласитесь на одно условие. Когда вы разговариваете с людьми, я не могу требовать, чтобы вы переводили все подряд, но вы должны это делать при первой же возможности. Я постараюсь быть благоразумным, но, если уж прошу, значит, это нужно. В противном случае я могу вернуться в Рим на этой штуковине.
Он стиснул зубы:
— Место для ультиматума выбрано идеальное.
— Великолепно! С таким же успехом вы могли взять с собой куклу. Я же сказал, что постараюсь быть благоразумным, и потом, я столько лет вам докладывал, что могу рассчитывать в обмен на ваши сообщения.
— Очень хорошо. Я подчиняюсь.
— Я хочу полностью быть в курсе дела.
— Я же сказал, что подчиняюсь.
— Тогда мы можем начать сейчас. Что сказал Дрого об организации встречи с Телезио?
— Ничего. Дрого было известно только, что мне нужен самолёт, чтобы добраться до Бари.
— Телезио будет нас встречать в аэропорту?
— Нет. Он не знает, что мы прилетаем. Я сначала хотел спросить о нём Хичкока. В тысяча девятьсот двадцать первом он убил двух фашистов, которые загнали меня в угол.
— Убил чем?
— Ножом.
— В Бари?
— Да.
— А я думал, вы черногорец. Как вы очутились в Италии?
— В те времена я был очень мобильным. Я подчинился твоему ультиматуму, как ты настаивал, но не собираюсь давать тебе отчёт о том, что я делал в молодости, по крайней мере не здесь и не сейчас.