Чёрная гора

Стаут Рекс

— Это Паоло. Он ждал, когда Гвидо вернётся на лодке. Он сказал, что должен ждать до полуночи или ещё дольше. Я сообщил ему, что мы составили план и хотим обсудить его с ним. Он сейчас приедет.

ГЛАВА 6

Суда бывают разные. «Куин Элизабет» — настоящее судно. Держу пари, что штуковина, на которой я августовским вечером катался по озеру в Центральном парке с Лили Роуэн, возлежащей на корме, тоже называлось судном. Судно же Гвидо Баттиста, которое должно было перевезти нас через Адриатику, было чем-то промежуточным между ними, но более близким тому, прогулочному, нежели «Куин Элизабет». Двенадцать метров в длину — тридцать девять футов. Его не мыли с тех пор, как древние римляне контрабандой перевозили пряности из Леванта, однако

снабдили двигателем и винтом. Во время нашего путешествия я в основном занимался тем, что пытался представить, где на такой посудине сидели галерные гребцы, но эта задача оказалась мне не по силам.

Мы отчалили в понедельник в три часа пополудни, так как подойти к противоположному берегу необходимо было в полночь или чуть позже. Это казалось вполне возможным, пока я не увидел «Чиспадану» — так она называлась. Представить, что это сооружение может преодолеть сто семьдесят миль в открытом море за девять часов, было настолько тяжело, что я не смог произнести ни слова. Тем не менее путешествие действительно заняло девять часов двадцать минут.

Мы с Вулфом не вылезали из нашего оштукатуренного убежища, но Телезио был занят и ночью, и днём. Выслушав план Вулфа, возразив по ряду пунктов и в конце концов согласившись, потому что Вулф стоял на своём, он снова уехал за Гвидо, привёз его, и Вулф с Гвидо достигли взаимопонимания. Телезио отбыл вместе с Гвидо и в понедельник ещё до полудня вернулся с вещами. Каждому из нас он принес на выбор четыре пары брюк, три свитера, четыре куртки, кучу рубашек и несколько пар ботинок. Все вещи, за исключением обуви, были ношеные, но чистые и целые. Я примерил их, чтобы убедиться, что они подходят по размеру, не обращая внимания на цвет, и в итоге остановил свой выбор на синей рубашке, каштановом свитере, темно-зелёной куртке и светлых брюках. Вулф, облаченный в жёлтое, коричневое и темно-синее, выглядел ещё живописнее. Рюкзаки были старые и грязные, но мы их выстирали и начали упаковывать вещи. Поначалу у меня случился перебор с нижним бельем, пришлось пойти на попятный и начать все сначала. В перерывах между приступами смеха Телезио дал мне разумный совет: выкинуть все нижнее белье, взять две пары носков и забрать весь шоколад. Вулф перевёл мне его слова и сам последовал этому совету. Я ожидал новой ссоры из-за оружия, но получилось наоборот. Мне было разрешено взять не только «марли», но я ещё получил в придачу «кольт» 38-го калибра, который выглядел как новый, и пятьдесят патронов к нему. Я попробовал засунуть его в карман куртки, но револьвер был слишком тяжёлым, и я пристроил его на бедре. Кроме того, мне предложили восьмидюймовый нож, блестящий и острый, но я не согласился. Телезио и Вулф настаивали, утверждая, что бывают ситуации, когда нож полезней пистолета, но я сказал, что скорее проткну им себя, чем противника.

— Если нож так нужен, — заявил я Вулфу, — почему бы вам не взять его себе?

— Я беру два.

Один, в чехле, он засунул за пояс, а второй, более короткий, привязал к левой ноге пониже колена. Тут я стал лучше понимать, на какое дело мы собрались, потому что, насколько я знаю Вулфа, он никогда не носил другого оружия, кроме маленького перочинного ножичка. Ситуация ещё больше прояснилась, когда Телезио вынул из кармана две маленькие пластиковые трубочки и протянул одну Вулфу, а другую мне. Вулф нахмурился, что-то спросил, и они заспорили.

Шеф обернулся ко мне:

— Он говорит, что в трубочке находится капсула с «колыбельной» — так они в шутку называют цианистый калий. Он сказал — на крайний случай. Я ответил, что нам это не нужно. А он рассказал, что в прошлом месяце несколько албанцев, агентов русских, поймали черногорца, три дня держали его в погребе и там бросили. Когда его нашли товарищи, у него были перебиты все суставы на пальцах рук и ног, выколоты глаза, но он все ещё дышал. Паоло говорит, что, если мы хотим, он нам ещё расскажет о таких же случаях. Кстати, ты знаешь, как пользоваться капсулой с цианистым калием?

— Конечно. Это каждый дурак знает.

— Куда ты собираешься её спрятать?

— О господи! Я никогда не пользовался такой штукой. Зашить в свитер?

— Свитер могут отнять.

— Прикреплю под мышкой.

— Слишком заметно. Её могут найти и отобрать.

— Ладно, ваша очередь. Куда вы спрячете свою капсулу?

— Во внутренний карман. При угрозе ареста и обыска зажму в руке. При более явной угрозе — вынимаю капсулу из трубочки и кладу в рот. Её можно держать во рту очень долго, если не раздавить зубами. Вот, кстати, причина, чтобы не брать её, — существует риск, что в панике можно употребить её преждевременно. Я, пожалуй, рискну. — Он положил трубочку в карман. — В любом случае, если ты её используешь, то никогда об этом не узнаешь, так что не стоит волноваться.

«Колыбельные» дополнили нашу экипировку.

Было решено, что Телезио не стоит появляться с нами в порту, поэтому прощание за бутылкой вина состоялось в доме, а затем он отвёз нас на «Фиате» в центр города, высадил и уехал. Нам пришлось пройти квартал до стоянки такси. Судя по всему, мы не так бросались в глаза, как я предполагал, но ведь жителям Бари не с чем было сравнивать. Я привык видеть Вулфа сидящим за столом на стуле, сделанном на заказ, открывающим бутылку пива, когда слева от него стоит лелиокаттлея Джакетта с четырьмя цветами, а справа доносится запах дендробиума нобилиус; и теперь, глядя, как он бредёт по улице в синих брюках, жёлтой рубашке и коричневой куртке, с синим свитером на руке и рюкзаком за плечами, — я не переставал удивляться, что никто не оборачивается ему вслед. На мой взгляд, в этом обмундировании и я был достаточно хорош, но никто не обращал на нас внимания. Водитель также не проявил никакой заинтересованности, когда мы залезли в его машину и Вулф сказал ему, куда ехать. Он относился к встречным препятствиям с той же небрежностью, что и Телезио, но тем не менее довез нас до старого города и по его узким улочкам — к концу причала, ни с кем не столкнувшись. Я расплатился с ним, пошёл за Вулфом и тут впервые увидел «Чиспадану», стоявшую у причала.

Около неё стоял Гвидо и с кем-то разговаривал. Увидев нас, он подошёл к Вулфу. Здесь, в привычном окружении, он выглядел лучше, чем в розовой комнате. Он был высоким, худым и широкоплечим, слегка сутулился и двигался как кошка. Он сказал Вулфу, что ему шестьдесят лет, но его длинные волосы были чёрными как смоль. Однако щетина на лице была седой, и тут возникали вопросы. Она была длиной в полдюйма. Если он никогда не брился, то почему она не была длинней? А если брился, то когда? Я собирался расспросить его, когда мы познакомимся, но не получилось.

Телезио пообещал, что за триста баксов, которые я ему отдал, он берёт на себя все — наше оснащение, Гвидо, охрану порта, — и, по всей видимости, сдержал слово. Не знаю, как официально именовалось наше путешествие, во всяком случае, никто поблизости нами не интересовался. Парочка типов, стоявших на причале, наблюдала, как мы карабкаемся на борт, а двое других отвязали и оттолкнули наше судно от причала, когда Гвидо завёл двигатель и дал им знак. Я предполагал, что один из них прыгнет на борт, пока мы отплываем, но этого не случилось. Мы с Вулфом уселись в кубрике.

— А где экипаж? — спросил я.

Он сказал, что экипаж — это Гвидо.

— Он один?

— Да.

— Боже мой, я ничего не понимаю в морском деле. Если с ним что-нибудь случится, кто поведёт судно?

— Я.

— О! Так вы моряк?

— Я переправлялся через это море восемьдесят раз. — Он возился с пряжкой ремня на рюкзаке. — Помоги мне расстегнуть эту штуковину.

У меня с языка готово было сорваться замечание насчёт деловых способностей человека, который не может сам снять рюкзак, но я подумал, что лучше промолчать. Если сломается машина и мы попадем в шторм, а он спасет наши жизни, проявив умение управлять судном, мне придётся это проглотить.

Однако во время пути ничего не произошло. С двигателем было всё в порядке. Шторма не случилось. Поздно вечером с востока появились облака и подул лёгкий ветер, но море было спокойным. Я даже задремал, вытянувшись на сиденье в кубрике. Пару раз, когда Гвидо уходил по делам, Вулф становился за штурвал. В третий раз, за час до захода солнца, Вулф пришёл, облокотился на узкий борт, положил руку на штурвал, глядя вперёд. Впереди вода была голубой, а сзади, там, где солнце садилось над Италией, — серой, за исключением тех мест, где от неё отражались солнечные лучи.