Чёрная гора

Стаут Рекс

— И она пошла, — сказал Вулф.

— Да. Рано утром в воскресенье. Удержать её я не смог, но мы кое о чем уговорились. Я неплохо изучил крепость. В ней есть где спать и где готовить, но канализация отсутствует полностью. Для отправления естественных надобностей у них приспособлена крохотная комнатенка, скорее даже келья, в которую не проникает дневной свет, — в ней нет окон.

— Знаю.

— Вы, кажется, все знаете. Только в ваше время там, наверное, не стояла деревянная скамья с прорубленными в ней дырами.

— Нет.

— А теперь стоит. Я рассчитывал на то, что, если Карле разрешат свободно передвигаться, в эту клетушку она

попадет наверняка. В нескольких метрах от уборной по другую сторону коридора расположена другая комната, внешняя стена которой обрушилась, и поэтому комната не используется — впрочем, вам это тоже известно. Мы уговорились, что вечером в девять часов я приду в эту комнату, а Карла пройдет мимо неё в уборную. А дальше — как получится. Решать должна была сама Карла. Мы также договорились, что если она не придёт, то я попытаюсь сам выяснить, что ей помешало.

Пашич прокашлялся и продолжил:

— Сразу после её ухода я выслал своего человека, Стана Косора, с биноклем. Бинокль, кстати, замечательный — все, что присылал нам из Америки Марко Вукчич, было отменным. Так вот, Стан Косор занял удобный наблюдательный пост на вершине горы и провел там целый день. Сейчас он спит в пещере, но утром вы можете сами поговорить с ним, если захотите. Ничего примечательного он не увидел. Никто в крепость не приехал, и, самое главное, никто её не покидал. Меня просто интересовало, не увезли ли они Карлу в Тирану, до которой от крепости всего полторы сотни километров. Я рассказываю вам все так подробно потому, что вы сами попросили…

— Да, — прервал его Вулф. — Рассказывайте дальше.

— Кроме Стана Косора, со мной здесь ещё четверо. В воскресенье вечером, едва стемнело, мы спустились по тропе к границе, где нас встретил Косор. Он сказал, что Карла находится в крепости. Мы разулись и дальше шли босиком — не из-за албанцев, которых и пушечным выстрелом не разбудишь, а из-за пса, который, как мы давно выяснили, с наступлением темноты укладывался спать на валуне возле тропы. Я проделал крюк, чтобы обойти валун, и подкрался с подветренной стороны, чтобы пес меня не учуял. Я прирезал его, прежде чем он успел проснуться. Бедняга даже тявкнуть не успел. Потом я приблизился к крепости и прислушался. Свет горел только в четырёх окнах, из которых слышались голоса, и мне показалось, что один из голосов принадлежит Карле.

Пашич приумолк, и мы погрузились секунд на десять в самую беззвучную, пустую и давящую тишину, которую я когда-либо слышал. Затем он продолжил:

— После того как мы избавились от пса, дальше все было просто. Я приблизился к проему в обрушившейся стене и пролез в ту комнату, где мы уговорились встретиться. Девяти ещё не было. Я решил ждать до десяти, а потом, если Карла не появится, сходить за своими людьми и привести их на выручку. Насчёт албанцев мы не волновались — их было всего трое или четверо.

Однако долго ждать мне не пришлось. Ровно в девять в коридоре послышались шаги, и я, заглянув в щель, увидел Карлу, которая приближалась, держа в руке маленький фонарик. Она остановилась напротив двери и шепотом произнесла моё имя. Я отозвался. Она сказала, что все в порядке и что на следующий день она рассчитывает вернуться. После этого она и передала это послание…

— Если не возражаете, — вмешался Вулф, — я хотел бы знать её точные слова. Постарайтесь вспомнить.

— Мне не нужно стараться. Дословно она сказала вот что: «Со мной все в порядке, не беспокойтесь. Завтра я, наверное, вернусь. Скажите

Данило, чтобы он передал Ниро Вулфу, что человек, которого он ищет, находится здесь, неподалеку от горы. Слышите?» Я ответил, что да. Она добавила: «Передайте сегодня же вечером. Вот и все, мне пора возвращаться». Она пересекла коридор и вошла в уборную. Конечно, меня так и распирало от желания расспросить её, но последовать за ней я не мог. Не только по соображениям приличия, но и потому, что не хотел подвергать её опасности. Я вернулся к остальным, обулся, и мы двинулись в обратный путь. Я сразу пошёл в Подгорику и передал Данило все, что узнал от Карлы. Это то, что вы хотели знать?

— Да, благодарю вас. И больше вы её не видели?

— Живой уже нет. Вчера утром мы с Данило нашли её тело. Я бы тоже хотел задать вам несколько вопросов.

— Пожалуйста.

— Мне сказали, что вы классный сыщик, который в состоянии раскусить любую загадку. Как по-вашему, я виновен в смерти Карлы? Не могли ли они убить её из-за того, что я прирезал собаку?

— Это глупо, Йосип, — сухо произнес Данило. — Я был сам не свой, когда сказал это. Постарайся выкинуть мои слова из головы.

— Он хочет знать моё мнение, — произнес Вулф. — Вот оно. В смерти Карлы повинны несколько людей, но вам, мистер Пашич, корить себя не в чем. Мне же ничего другого не остается, как утром самому отправиться в эту крепость… Если я буду в состоянии идти, конечно. — Вулф приподнялся было, потом глухо застонал и бессильно опустился на скалу, на которой сидел. — Чёрт побери, я и встать-то не могу. Данило, вы не можете одолжить мне одеяло?

Со следующей попытки ему всё-таки удалось принять вертикальное положение.

ГЛАВА 12

Продрог я почти до смерти.

Одеял на всех не хватило. Должно быть, в том случае, если бы тайник не перенесли в другое место, запасные одеяла нашлись бы, но эта мысль меня не согревала. Пашич уступил своё одеяло Вулфу и, как истый горделивый черногорец, предложил вытащить из-под одного из спящих одеяло для меня, но я отказался. Через переводчика, разумеется. Оставшееся до рассвета время я провел в мечтах об этом одеяле. Вулф сказал, что мы находимся на высоте в пять тысяч футов, но он, безусловно, имел в виду метры, а не футы. Охапка соломы, которую любезно выделил мне Пашич, совершенно отсырела, так что, зарывшись в неё, я вообще промерз до костей. Впрочем, на несколько минут я, должно быть, все же задремал — во всяком случае, я точно помню, что видел во сне стаю собак, которые тыкались в меня холодными и влажными, как лягушки, носами.

Разбудили меня голоса. Продрав глаза, я увидел, что снаружи ярко светит солнце. Стрелки моих наручных часов показывали десять минут девятого, так что мерз я больше четырёх часов. Лежа, я обдумывал своё положение: если я вконец окоченел, то пошевелиться не смогу; если смогу — значит, не совсем окоченел. Набравшись храбрости, я дрыгнул ногой, потом изогнулся, вскочил и поковылял к выходу из пещеры.

Увы, оказалось, что солнце ещё до него не добралось. Чтобы подставить своё промерзшее до позвоночника тело под солнечный свет, мне пришлось бы спуститься по козьей тропе и потом ещё свеситься с обрыва! Я же мечтал о том, чтобы никогда больше моя нога не ступала на эту мерзкую тропу. И тут меня осенило: ведь мы же и не собираемся возвращаться, а, наоборот, пойдем вперёд, по направлению к римской крепости. Вулф объяснил мне это, прежде чем я успел смежить очи.