Черная карта судьбы
Шрифт:
Она только протянула руку к рации, как та зазуммерила. Лиза сняла трубку и услышала голос дежурного:
– Товарищ старший лейтенант, сейчас поступил звонок: девочки нашлись! Их в тринадцатую больницу везут, на Тихоокеанской которая, она ближе всех.
– Нашлись? – озадаченно повторила Лиза. – Как? Сами?
– Там случайно оказалась одна женщина – врач из психиатрической лечебницы, Абрамова Людмила Павловна. Она фотограф-любитель, приходила в Воронье гнездо зимний закат поснимать. И услышала крики, доносящиеся из подвала. У нее был с собой большой фонарь, она спустилась и нашла девочек. Одна ногу подвернула, идти не могла, вторая хотела пойти за помощью да заблудилась в лабиринте, еле-еле смогла вернуться к подружке. Абрамова их вывела, посадила в свою машину – у нее «Волга» – и теперь везет в больницу.
– Поняла, – озадаченно проговорила Лиза. – Хорошо, мы сейчас тоже едем в эту больницу.
Она повернулась к Афанасьичу, однако мембрана трубки резонировала так, что водитель и сам все слышал. Взглянул на Лизу – и развернул «уазик».
– Я ж говорил тебе, что там никаких дверей нету, – сказал он весело. – Но ты, Лизавета Алексанна, всежки умница! Лихо про Воронье гнездо угадала!
Афанасьич был самым старшим в Кировском отделении милиции, а оттого держался с «молодняком» по-отечески, тем более с «девочкой Лизой», как он про себя называл Лизу Морозову. К «девочке» он относился с огромным уважением, например, потому, что она угадывала марку оружия, которым был убит человек, раньше всяких экспертов-баллистов – едва видела входное отверстие в теле. Бывало, какие бы шестерки ни мельтешили, пытаясь закрыть туза и запутать дело, она видела виновника сразу, насмешливо отметая все побочные версии преступления. Как-то раз она умудрилась разглядеть изображения на намертво, казалось, засвеченной пленке, едва взглянув на нее. Потом спецы что-то с этой пленкой сделали – Лиза Морозова, как выяснилось, угадала правильно… Случаев таких было немало. Ей случалось так блестяще и стремительно раскрывать дела, что сам начальник отделения выразился однажды, когда она почти вмиг распутала клубок, запутанный года два назад: «Я от изумления чуть окурок не проглотил!» В Управлении ее характеризовали так: «Умница, предпочитает остроумные, молниеносные комбинации». Правда, скептики поджимали губы: «Все это напоминает гадание на кофейной гуще!» Им резонно возражали: «Даже если и так, она всегда угадывает!» Из-за таких «догадок» Лизе и было досрочно присвоено звание старшего лейтенанта.
Но угадывала она не всегда. За последний год попадались случаи, которые иначе, как необъяснимыми странностями, назвать было нельзя. В них не было никакой логики. Как правило, виновниками оказывались сумасшедшие – или след преступника необъяснимо исчезал.
Афанасьич знал, что «девочка Лиза» воспринимает всякую общую неудачу как вызов лично себе, а случаи эти собирает в особую «Копилку странностей», намереваясь распутать их, когда не будет доставать постоянная текучка, хотя в такую перспективу – в смысле, отсутствия текучки – верится с трудом. До Афанасьича уже дошли слухи о странной смерти задержанного в КПЗ, которая случилась вчера, и он не сомневался, что «девочка Лиза» занесла его в свою «копилку» и рано или поздно распутает и его, и все другие подобные «странности». Афанасьич с удовольствием поговорил бы об этом, посочувствовал бы «девочке Лизе», но сейчас, он отлично понимал, ей нужно не сочувствие, а одобрение, а потому и сказал, что она умница и верно угадала про Воронье гнездо, хоть и в самом деле никаких дверей там нет.
Лиза растерянно смотрела перед собой, на белую заснеженную дорогу, убегающую под колеса «уазика». Некоторое время назад, взяв в руки учебник Наташи, она ясно увидела металлическую дверь, в которую отчаянно бились девочки! Что, почудилось?.. Но ведь Воронье гнездо ей не почудилось! Почему же дверь…
Ладно, сейчас всё выяснится.
Десятая больница находилась на высоком берегу Амура и была окружена парком, прекрасным в любое время года. Над рекой таял великолепный закат, над ним небо быстро наливалось темной синевой, сквозь которую властно пробирался луч первой звезды, и Лиза вдруг мимолетом пожалела – как часто жалела, глядя на звезды! – что ничего не знает о них. Вот как, например, называется эта прекрасная звезда? Неведомо…
– Кажись, эта «волжанка» и есть, – вдруг сказал Афанасьич, подруливая к серой «Волге», стоявшей у освещенного больничного крыльца.
В кабине, впрочем, никого не было.
Лиза поднялась по ступенькам к двери приемного покоя, как вдруг дверь распахнулась и навстречу быстро вышла миниатюрная женщина в мягкой темно-коричневой дубленке, отороченной ламой, и сапожках на высоченных каблуках.
Ого! Или постоянная посетительница знаменитой барахолки на Судоверфи, где периодически покупает себе вещи Лиза Морозова, или у этой дамы имеется серьезный блат, скажем, в «Военторге», или в крайкомовском распределителе, или она вообще вхожа в «Березку»… а может, у нее есть знакомые фарцовщики.
Женщина остановилась на верхней ступеньке, преграждая Лизе путь. Она была гораздо ниже ростом, но сейчас их лица находились на одном уровне.
Она была очень красивая. Очень! Этакая маленькая, хотя и несколько полноватая куколка с точеными чертами лица и прекрасными голубыми глазами.
Сколько ей лет, интересно? На самом деле можно дать и двадцать, и сорок, и пятьдесят.
«Какая-то прямо Эмилия Марти! – с неожиданной неприязнью подумала Лиза, вспомнив недавно прошедший фильм по телевидению «Рецепт ее молодости». – Тоже небось средство Макропулоса имеет!»
– Вы из милиции? – спросила женщина удивительно мягким, как бы мурлыкающим голосом. – Я видела, как вы вышли из «уазика». Я – доктор Людмила Павловна Абрамова. Это я нашла девочек.
– Старший лейтенант Елизавета Морозова, – представилась Лиза, которую вдруг начало познабливать.
– Я так и думала… – очень тихо сказала доктор Абрамова и пристально взглянула на нее.
Почудилось, эти ярко-голубые глаза не просто прилипли к лицу и телу, но и покрыли всю Лизу плотной, почти воздухонепроницаемой пленкой! Стало душно, несмотря на мороз, и она, почти безотчетно распахнув дубленку, коснулась крошечного старинного китайского кулона (на халцедоне – обычном халцедоне, которые в изобилии выносит Амур на свои пляжи и которые называются просто «кремушки», изумительно тонко нарисован свившийся в кольцо дракон, лежащий на лепестках хризантемы), который подарила ей когда-то мать и который Лиза носила не снимая – и из-за редкостной красоты его, и потому что это был подарок матери, а ведь невозможно перестать любить свою мать, что бы она ни совершила!
Стоило Лизе коснуться кулона, как вспомнилось: вот она, еще девчонка лет пятнадцати, и ее любимая тетя Женя, которую Лиза не могла называть иначе чем просто Женька и которая была ей скорее близкой подругой, чем старшей родственницей, но была также и учительницей, – вот они сидят, прижавшись друг к другу, на старом, продавленном и ободранном тракторном сиденье, невесть как и когда попавшем во двор дома на Театральной, где тогда жили Морозовы… сиденье широкое, как диван, от него приятно пахнет мазутом и солнцем… и Женька очень серьезно говорит:
– Если кто-то пытается подчинить тебя своей воле, глядя тебе в глаза, не пытайся ответить тем же. Это приведет лишь к изнурительной борьбе, из которой тебе вряд ли удастся выйти победительницей. Лучше не отрываясь смотри в место над основанием его носа и бровями. В точку третьего глаза. Если смотреть как надо, этот человек и ослепнуть может.
– А как надо смотреть? – жадно спросила тогда Лиза, которая хотела знать как можно больше, еще не задумываясь над тем, что не всегда стоит применять свои знания на практике.
– Об этом потом, – покачала головой Женя. – Тем более что я сама не умею так смотреть. Такое впечатление, что раньше умела, а потом почему-то разучилась. Я, кажется, даже в раннем детстве умела больше, чем сейчас! Потом кое-что потеряла, когда… впрочем, это долгая история. А потом еще больше потеряла, только вроде бы без всякой причины. Поехала в командировку на гидрографическую станцию на Охотское море, и там что-то такое произошло… не помню. Но я уже стала другой. Впрочем, куда это меня занесло? Я ведь о защите. Запомнила?
Конец ознакомительного фрагмента.