Черная Книга Арды
Шрифт:
Но я уже был иным.
Нас было четырнадцать — тех, кто слился в Песне Мира, кто вел ее.
Нет, не так: нас было — тринадцать и один.
И этим одним был я.
Отступник.
Восставший в Мощи.
Я не знал, что в Его Замысле этого не было. Мы должны были творить Песнь по мыслям Его — а я изменял Песнь, и Изменение рождало в узоре гобелена-мира новое, непредсказанное, непредреченное. И рождался из хаоса звуков — мир-Песнь, бывший Его — их — моим миром; мое Изменение касалось музыки, творимой Братьями и Сестрами, оно создавало иной мир, не тот, что был задуман Им, но я не знал этого. И было: мы достигли единения, и две темы — та, что дал Он, и та, что была рождена моей душой, — сплелись, перекликаясь, но не сливаясь воедино, кроме лишь самых возвышенных прекраснейших нот… Мы творили Красоту, творили Дом и Тех, кто будет жить в Доме, и то, что украсит Дом; и единение наше звалось — Любовью, Жизнью, Миром Сущим, с которым отныне мы были связаны неразрывно — связаны нитями того гобелена-Песни, который ткали сами.
Мы, четырнадцать, становились Единым.
Нет. Тринадцать — и один.
Тогда я еще не понимал этого…
…И было так: созвал Эру всех Айнур, и зазвучала перед ними Музыка, прекраснее которой не было еще сотворено в Чертогах. И рек Эру: Ныне хочу Я, чтобы, украсив тему Мою по силам и мыслям каждого, создали вы Великую Музыку. Я же буду внимать вам и радоваться той красоте, которую породит музыка сия.
…а ему казалось — чего-то недостает в совершенной красоте Музыки; он видел в ней лишь Вечность, Неизменность и Покой. Тогда он шагнул в рождающуюся Песнь, изменяя ее, и новая Музыка Творения встала перед глазами Айнур странными, прекрасными и тревожащими образами.
…глубокий многоголосый аккорд — каменная чаша, наполненная терпким рубиновым вином вибрирующих струнных нот, — зеркала, отражающие звезды, — лестницы, уводящие ввысь, — взметнувшиеся в небо острые ноты шпилей, созвучие сумрачных башен…
Как смутно-тревожащий дурманящий туман рождается над озерами, как мерцающими каплями плачет высокое ночное небо — и тянутся к печальным звездам деревья — руки земли… Вкуси от плодов Кемен — ты познаешь мудрость бытия. Омой лицо живой водой лесного ручья — ты прозреешь…
Чей танец в небе — неведомые знаки… темное серебро — крылья ветра… откуда эта музыка?
Кто это?
Еще неясные призрачные фигуры: только — тонкие летящие руки, только — сияющие глаза… Явились — и исчезли; и смутная, неясная тоска шевельнулась в душе…
…Я нарушил Его Замысел, не зная этого. Моя Песнь была чужой в согласном хоре Изначальных; Он знал исток этой Песни, но Его Музыка должна была звучать по-другому, начало ее должно было быть только в Нем.
Ты — это Я, сказал Он; часть Меня, нить в ткани, нота в Музыке. Ты не можешь изменять Песнь, сказал Он: изменяя ее, ты изменяешь Меня…
Он был удивлен. Он не понимал.
Мы не понимали друг друга.
Он был Замыслом; я стал изменением Замысла.
Он был Покоем; я стал Пламенем.
Он был Вечностью; я стал Временем.
И мне казалось — так должно быть.
Потом я понял, что ошибался.
Но это — потом…
…И поднималась Песнь горько-соленой волной, и полынные искры вспыхивали на гребне ее — над золото-зелеными густыми волнами музыки Эру летела она ледяным обжигающим ветром и вспарывала, как клинок, блестящую, переливающуюся мягкими струнными аккордами глуховатую неизменность. И вот — гаснет музыка Единого, и только прекрасный и безумный голос одинокой скрипки эхом отдается в Чертогах: Время рождается из Безвременья, огнем вечного Движения пульсирует сердце неведомого…
…Мы спорили, Начало и Изначальный. Мне казалось — мы ищем единения, мы стремимся постичь друг друга: я не понимал, что Он борется со мной, пытаясь сделать меня тем, для чего я был предназначен.
Его глазами, которые должны видеть только то, что хочет Он.
…Мелодия Эру, изысканно-красивая и нежная, оттененная легкой печалью, струилась пред глазами Айнур шелковистой аквамариновой прозрачностью арф: медленно текущие меж пальцев капли драгоценных камней.
Но музыка Мелькора также достигла единства в себе: тяжелая черная бронза, острая вороненая сталь и светлое серебро, мерцание темных аметистов, горьковатый глубокий поток реки-Времени… Печаль и радость, хмельное вино Творения, осознание Бытия — биение сердца связывало воедино тысячи несхожих странных мелодий, и таяло сияние Чертогов, и тысячами глаз смотрела на Творящих — Тьма…
…Смотри: перед тобой Путь — льдистый светлый клинок-луч; ступи на него — Врата открыты, ты свободен — словно огромные крылья за спиной. Это конец, — это начало — это неведомый дар… Это — Вечность смотрит тебе в лицо аметистовыми глазами сфинкса…
Смотри, как свет рождается во Тьме, прорастает из Тьмы, как из мерцающих капель-зерен тянутся тонкими, слабыми еще ростками странные мелодии жизни…
Смотри, как Тьма протягивает руку Свету: они не враждуют, они — две половины, две части целого: это — звезды, это — миры, это — Бытие, это — Эа…
Смотри своими глазами: это — Пламя, это вечный огонь Движения, это — начинает отсчет Время; это — жизнь…
И две темы сплелись, но не смешались, дополняя друг друга, но не сливаясь воедино; но в тот миг одним аккордом — глубже Бездны, выше Свода Небесного, пронзительным, как свет ока Илуватара, — оборвалась Музыка.
…И когда Он оборвал нити нашей Песни, я все еще не понимал, что происходит.
Мне суждено было понять это только в Мире Сущем, куда пришли мы, четырнадцать Изначальных.
Нет. Тринадцать, призванных воплотить Замысел, те, кем Он ощущал мир, — и один, изменяющий Замысел.
Этим одним стал я.
Я видел гобелен мира. Они — полотно, на котором еще предстояло выткать узор.