Черная Книга Арды
Шрифт:
Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать.
— Ты говоришь, — тихо-тихо начал он, — она не могла вынести благодати Амана? Но ведь только… только один не может… она — из тех?..
Ирмо молчал — но Финве уже не нужны были слова.
— Она знала? — глухо спросил он.
— Нет.
Финве долго молчал, опустив голову, и вдруг с глухим стоном рухнул на тело Мириэль:
— Ненавижу… ненавижу! Это он, он убил ее! Он извратил, исказил, сломал их души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь! Даже здесь его черная длань настигает их! Вот, значит, какова его месть… Он убил ее. Он убил меня. Мириэль…
Стремительно поднялся, яростно сверкнув глазами:
— Он мстит за все, что против его воли! Да, их надо было убить! Они несли зло, их уже нельзя было исцелить! Их надо было убить, чтобы хоть души их вырвать у него!
Ты не ведаешь, что говоришь, Финве. Траву рвут с корнем — и то ей больно. А когда душу вырывают с корнем — не твою душу, но ты пророс ею… Теперь ты знаешь, как это бывает…
— Это все из-за него… Не будь его, Арда была бы подобна Земле Аман, и не было бы… и Мириэль была бы со мной навеки! Может, нам и не пришлось бы уходить из Эндорэ… Высокий. Я хочу, чтобы его освободили. Я вызову его на поединок. Я убью его.
Ирмо молчал. Эльф тоже умолк; поднял взгляд на Ткущего-Видения. Лицо его вновь стало скорбным, черты смягчились:
— Прости меня, Высокий, я был неучтив. Благодарю тебя. Позволь мне остаться одному. Я должен проститься с ней… — голос его упал до шепота, он закрыл лицо руками.
Ткущий-Видения поднялся и тихо отступил в тень, растворившись в ней. На поляне остались двое — Мириэль в непробудном сне и застывший словно изваяние Финве — на коленях; белая прозрачно-светлая рука Мириэль лежала в его ладонях, словно он надеялся, согрев ее, вернуть возлюбленной жизнь.
от Пробуждения Эльфов год 2871-й, Век Оков Мелькора
…От одной стены до другой — пять шагов. Было ли хоть когда-нибудь что-то еще, кроме пяти шагов, которые не можешь пройти?..
Словно мерцающий язычок пламени свечи — зыбкая фигурка в вечном мраке Чертогов Мандос. Он с трудом различал лицо, неверное, как ускользающее воспоминание. Лишь когда узнавание нахлынуло горько-соленой волной, лицо стало более определенным, и он понял, кто пришел к нему. Бесконечно печальное лицо, сплетенные тонкие пальцы, серебристые волосы, окутывающие фигуру, как саван… Склоненная голова, глаза полуприкрыты длинными темными ресницами. Снова здесь… За кого же ты теперь пришла просить, йолли-эме…
Тихий горький голос:
— Мелькор… прости меня.
— За что, Тайли? — глухо.
— Я хочу вернуться к своему народу. Я знаю… помню, я родилась в Гэлломэ… но здесь, среди Нолдор, — здесь я прожила сотни лет, здесь мой сын, здесь тот, кого я люблю… Скорбящая будет просить за меня Владыку Судеб… я ошиблась, я не могу оставаться в Чертогах Намо и идти на Неведомый Путь — не хочу…
— Я понимаю. Мне не в чем тебя винить. Тайли… Мириэль. Теперь твой народ — Нолдор. Ты вольна в своем выборе.
— Я хочу быть с Феанаро, с… — опустила ресницы, не решившись произнести имя. — Все равно. Я ухожу. Прости… и — благодарю тебя, Учитель.
Боль полоснула когтем по сердцу, заставив задрожать и задохнуться. Какую-то долю мгновения слепота застила глаза, а когда он сумел прозреть, вокруг только тихо колыхалась тьма и таяло беззвучное эхо:
— Учитель… Учитель… Учитель…
…От одной стены до другой — пять шагов. Пять шагов, которые невозможно пройти за века. Пять шагов одиночества и слепоты.
Но с недавних пор — приходит, приходит, в одеждах густо-фиолетовых и темно-багряных, с мерцающим хрустальным светильником в ладонях: упавшая звезда, свеча мертвых…
Скованный поднимает голову.
— Зачем ты здесь, Намо Мандос?
Молчание.
— Ты пришел, чтобы узнать?
Глухо, приглушенным звоном медного колокола:
— Да.
— Я буду говорить. — Скованный смотрит в трепетное голубоватое пламя и повторяет: — Буду…
Раз за разом — он рассказывает, сплетая видения того, что было, того, что не будет уже никогда, — того, что видеть может отныне только Та-Что-в-Тени. И молча слушает его Намо Мандос, Закон, Судия и Тюремщик, летописей, судеб — Книга Судеб мира.
Скованный не задает вопросов — и Намо не на что отвечать. Скованный говорит и говорит: должно быть, это нужно ему — говорить. Медленно, потом все быстрее, захлебываясь словами, как кровью, словно боится не успеть рассказать, словно это так важно — рассказать прежде, чем исчезнет, канет в вечный сумрак Чертогов застывшая перед ним в безмолвии сумрачная фигура Намо Мандоса.
А Намо уходит. И возвращается — снова и снова, и снова слушает в безмолвии.
Только один раз Скованный задает ему вопрос:
— Скажи, разве Эру не всем даровал право выбора ?Разве не их правом было выбирать свою судьбу? Почему же тогда их сочли Искажением ?За что их убили ?
Намо молчит. Искаженные, попадавшие в его Чертоги, умирали навсегда — настолько чуждыми они были миру, что Чертоги сами убивали их. Эльфы Тьмы тоже исчезли из Чертогов Мандос: но он уже видел, как уходят Смертные на свои Неведомые Пути. Чертоги не отторгли, не убили их. Чертоги распахнули перед ними ту дверь, в которую никому, кроме людей, не дано войти. Выбор был сделан, и мир принял этот выбор, и принял его Эру — ибо ничто в Арде не вершится вопреки Его Замыслу.
— Почему? Ответь, Закон!
Намо молчит. Отступает в сумрак, сливается с ним, растворяется в нем — несколько биений сердца еще светит голубовато-белая звезда, потом меркнет и она. Скованный остается во мраке.
…Судьбы ложатся в книгу, души уходят в небо, а я остаюсь на кромке расколотой могильной плитой — дата смерти без даты рождения. Владыка Судеб. Я был здесь всегда. Я буду здесь вечно — до конца времен. Я — в самом сердце Чертогов: паук в центре паутины, узник в самой дальней забытой темнице, сердце в груди, меч в ножнах…