Черная корона
Шрифт:
Ей тут определенно нравилось, хотя жилище Удальцова и было заключено в высотную бетонную коробку на десятом, последнем, этаже.
Много света, много разноцветного стекла и очень светлых, почти белых, ковров, никакого мебельного нагромождения и цветы, цветы повсюду. В огромных глиняных горшках широколистные растения стояли в углах, вдоль огромных окон и на балконе. Ей тут же захотелось их полить. Она метнулась на кухню, налила в пустую пластиковую бутылку воды и принялась прохаживаться между цветами, тихонько напевая непонятную, незнакомую ей мелодию. Сама, что ли, придумала
Удальцов вышел из ванной, когда Влада уже успела нарезать утку порционными кусками, красиво выложить ее на блюде, обнаруженном в одном из его шкафов, и накрыть стол к ужину.
— Ух ты, красиво как! — похвалил он ее старания, почти не глядя на накрытый к ужину стол, взгляд его постоянно смещался на нее. — Будем ужинать?
— Ну да, конечно. — Она улыбнулась, отступила на пару шагов от стола, смиренно сложила ладони на животе, ну как монашка, ей-богу, и с не покидающим ее смущением произнесла: — Вот… Прошу к столу, Женя. Ничего, что я похозяйничала и сделала пару салатов?
— Ничего.
Похозяйничала? Да она могла тут все перевернуть с ног на голову, он и тогда бы не заметил. Он вообще сейчас ничего и никого, кроме нее, не замечал. Надо бы подойти, обнять, а вдруг испугает ее? Вдруг она отпрянет и скажет «не надо» или «не хочу», что тогда? Тогда между ними повиснет неловкость, только и всего. Противная, незамысловатая неловкость, разрешить которую — раз плюнуть, но попробовал бы кто от нее так вот запросто отделаться! Редко у кого случалось.
Они усядутся за этот стол, станут ужинать, старательно избегая смотреть друг на друга. Будут молоть ничего не значащий вздор. А потом она запросится домой, а он останется один в своей квартире. Примется бродить из комнаты в комнату, потягивать что-нибудь крепкое из широкодонного стаканища и ругать себя на чем свет стоит. Что вел себя как пацан, а надо бы по-взрослому. Что не вовремя полез к ней с поцелуями, а надо бы выдержать паузу и что…
— Жень, Женя. — Влада опустила голову, начав рассматривать собственные пальцы, которые ежесекундно меняли между собой переплетение. — Можно я попрошу тебя об одной вещи?
Начинается, чуть не фыркнул Удальцов.
Начинается все даже гораздо раньше, чем он себе только что нарисовал. Ему даже для этого делать ничего не пришлось, она и без его напористой влюбленности сейчас запросится домой.
— Попроси, — кивнул он настороженно, тут же мысленно воссоздав то, как он сейчас выглядит.
Несколько раз ведь смотрелся в зеркало. Вроде все было нормально. Побрился, волосы причесал, как обычно. Одеколон, крем после бритья, все как положено. Домашние брюки чистые из шкафа только что с вешалки достал. Рубашку, правда, не стал надевать, оставшись выше пояса голым. Может, зря? Может, это ее напугало? Выскочил из ванной голышом буквально, кто не напугается! Дурак!
— Ты погоди, я сейчас рубашку пойду надену, — переполошился он, моментально поняв, что именно он сделал не так.
— Зачем?! — изумилась она и оставила наконец свои пальцы в покое, уронив руки вдоль тела.
— Ну… как-то неудобно ужинать голяком, как ты считаешь? — промямлил он неуверенно.
Ну не говорить же ей, что боится ее испугать своим торсом. Хотя тот был очень даже ничего, в порядке — со всеми полагающимися просматриваемыми кубиками мышц.
— Жень. Не нужно рубашки.
Влада медленно двинулась к нему, подошла очень близко, закинула руки ему на плечи. Именно закинула, а не положила. Она будто не понимала, что делает. Двигалась как-то непонятно, против воли вроде бы. Или, наоборот, ей хотелось именно этого, а что-то сдерживало, оттого и скованность присутствовала. Глаза только горели, обжигая так, что Удальцов зажмурился.
— К черту рубашку, Жень, — прошептала Влада, неуверенно или неумело скорее, прижимаясь к нему. — К черту ужин. Лучше… лучше поцелуй меня!..
И все! И тут же все, черт побери!!! Они пропали!!!
Что потом их подхватило, что потом ими управляло и какое этому всему было название на самом деле, не ответили бы оба.
Они будто с ума сошли одновременно. Цеплялись друг за друга так, будто висели на краю пропасти и всеми силами старались удержать и удержаться.
Или обыкновенный страх сидел в каждом из них, страх невозвратимой потери. Когда кажется, что вот только отстранишься, только уберешь руку — и все исчезнет и ничего не станет вовсе. Он, наверное, делал ей больно, потому что она стонала. Очень громко стонала. А когда он спрашивал, не больно ли ей, она не признавалась. Всхлипывала лишь и утверждала, что ей очень хорошо.
Он то спешил, то останавливался, то боялся не успеть или сделать что-то не так. Он вообще всегда боялся этого первого раза, первого момента. Момента узнавания, привыкания, ведь можно было неосторожно все испортить и не исправить потом никогда. И ему все казалось, что все не так сейчас с ней. Как-то не так он ее любит, не в полную силу, не так, как и что чувствует сейчас, задыхаясь. И без конца просил у нее прощения. Как заведенный, ей-богу!
Она рассмеялась даже, не выдержав.
— Все хорошо, Женя! Все очень хорошо!
То ли утешала, то ли правду прошептала, поди пойми этих женщин.
А потом она заявила вдруг, что он самое лучшее, что вообще когда-либо было в ее жизни. Что все свое самое долгожданное и счастливое она всегда себе представляла именно таким. Таким вот ярким, порывистым, безудержным, бездумным, оттого и скомканным немного, может быть.
Все у нее было прежде не так, а по правилам. Она их ненавидела, эти правила. Убирала подальше тонкие брошюрки, что совал ей для прочтения Игорь Андреевич. Технику секса, которую он усиленно вбивал в нее вместе с хорошими манерами, она так и не усвоила с ним, изо всех сил протестуя.
Скажи кто Удальцову, что его не будут раздражать ее воспоминания о покойном муже, удивился бы.
Леночка его просто до бешенства доводила своими словесными мемуарами. В такие минуты он готов был затолкать каждое слово обратно ей в глотку.
А с Владой все было не так. Ничего его не коробило, и слушал он внимательно, а не вполуха. Даже реплики какие-то пытался вставлять, все еще прижимая ее к себе с силой.
А когда она замолчала внезапно, он перепугался и тут же ощутимо ее тряхнул.