Чёрная кровь Сахалина. Каторжанин
Шрифт:
Ну… на полное доверие я и не рассчитывал. Да и надо ли оно мне? Спасибо, что приютили, а дальше… дальше посмотрим, сначала надо на ноги встать.
Глаза отчаянно слипались, но перед сном я решил подвести итоги дня и разобраться со своей вновь обретенной личностью.
Итак, моя краткая биография звучит примерно таким образом. Любич Александр Христианович, тридцати одного года от роду, происхожу из старинного, но давно обедневшего дворянского рода. Все, чего добился, – добился своими руками и головой. После окончания Павловского военного училища отправился служить в Восточносибирский стрелковый полк начальником охотничьей команды.
Начал поручиком, субалтерном, отмечен наградами и множественными поощрениями по службе – погонял хунхузов всласть, быстро дослужился до чина штабс-ротмистра и командира линейного отряда. Далее благополучно поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, но перед самым окончанием был отчислен за женитьбу без разрешения, что категорически запрещалось слушателям. Жену без памяти любил, но через год после свадьбы застрелил вместе со своим другом, застав за интересным занятием. За что был осужден на двадцать пять лет каторги. Заслуги перед родиной не помогли, снисхождения не случилось, так как жена, да и друг – происходили из богатых влиятельных семей, и родственнички постарались, чтобы меня упекли по полной.
Что еще… Знаю французский и китайский языки, последний выучил самостоятельно, в Приамурье китайцев хоть пруд пруди. Спортсмен, серьезно занимался гимнастикой и боксом. Охотник и рыбак, обожаю огнестрельное оружие, хорошо стреляю. Служба в погранстраже привила многие полезные навыки.
Наказание отбывал в Александровске, попал туда чуть более года назад, с тюремной администрацией испортил отношения до такой степени, что не вылезал из карцера и назначался на самые тяжелые работы, мало того, меня даже не брали в ополчение до самого последнего момента как крайне неблагонадежного. С простыми каторжниками, наоборот, вполне ладил, ходил если не в «иванах», то авторитетом пользовался. Но это если кратко – жизнь была очень насыщенной и нелегкой, а сам я – человеком сложным и противоречивым.
А теперь – самое интересное. Свои воспоминания я воспринял как величайшее откровение, и себя в них не узнавал совершенно, хотя теперь все помнил чуть ли не с самого младенчества. Мало того, копаясь в биографии, некоторые свои поступки категорически не понял. Это же надо – бросить академию из-за женщины, пусть даже богатой и красивой. А потом, пришив сладкую парочку без свидетелей, абсолютно чисто, пойти и сдаться в полицию. Идиот, да и только. Хоть режь, не мог я так поступить!
Но и это далеко не все. Никаких следов увлечения старофранцузским и древнерусским в моей биографии нет, а тут – на тебе, свободно на них говорю. Присказки вроде «три тысячи чертей», «кровь и преисподняя» я тоже никогда не употреблял.
Как уже говорил, согласно четким воспоминаниям холодным оружием никогда не увлекался, разбираюсь в нем совершенно посредственно, во всяком случае, айкути от танто никогда не отличу. Адское пекло! Да я даже не подозревал о таких названиях до того, как пришел в себя в этой избушке.
Дальше – лучше: ну не мастер я фехтования, шашку в руках держал, но только в рамках училищной программы, по типу «справа закройся, прямым коли». Не больше. А тут уже успел нашинковать чуть ли не взвод косоглазых. То, что это не мое умение, подтверждает тело – до сих пор едва руками шевелю. Да, истощен и ослаблен после ранения, но мышечную память никто не отменял.
Но и это не все. У меня вызывает искреннее удивление тот факт, что я сейчас нахожусь на Сахалине в тысяча девятьсот пятом году. Да и сама эпоха – тоже. Вообще идиотизм, когда ходил в уборную, начал искать, где отвязывается гульфик (знать бы еще, что это такое), хотя достаточно было просто расстегнуть пуговицу на поясе. И еще машинально перекрестился на… на латинский манер. Православный с рождения так никогда бы не сделал. Да что за бред?
И самое пакостное, когда начинаю искать причины таких парадоксов, в башке вспыхивает сплошной ад, словно там танцует канкан целая орда паршивых айнов. А вот «свои» воспоминания как раз никакого беспокойства не вызывают.
Вот будет хохма, если посмотрю в зеркало и не узнаю свою рожу. Стоп, а почему бы и нет?
– Зеркало, зеркало… – Я повертел головой, с трудом слез с топчана и, пошатываясь, побрел к столу, где стояло небольшое дамское зеркальце в изящной оправе.
Слегка поколебался, заглянул в него и обреченно выдохнул:
– Господи…
В зеркале отражалась абсолютно не моя физиономия. Голубоглазый блондин? Да чтоб тебя! Хоть на плакат времен Третьего рейха о превосходстве нордической расы! Может, я просто свихнулся и брежу?
Глава 3
Перед сном ломал себе голову над тем, что такое Третий рейх и нордическая раса, но так ничего и не вспомнил. Вроде как уже во сне нащупал подсказку, но, тысяча чертей и тысяча блудливых монашек, поутру все напрочь забыл. Правда, проснулся отдохнувшим, рана почти не болела, голова – тоже, но тело по-прежнему бастовало, пожалуй, даже сильнее, чем вчера.
Во сколько проснулся, не знаю, но на дворе было уже светло. Комната пустовала, на табуретке рядом с топчаном стояла жестяная кружка с остывшим травяным отваром, а на блюдечке, прикрытом чистой тканью, лежал черствый кусочек лепешки, густо намазанный медом.
Пока спустил ноги с топчана, вспомнил все ругательства, что знал. Первым делом слопал завтрак, парой глотков влил в себя отвар и принялся пытаться расхаживаться. Один Господь знает, каких мук мне это стоило, но примерно через полчаса я смог почти без стонов доковылять до двери во двор. В лицо ударило яркое солнышко, я проморгался, переступил через порог и принялся вертеть башкой по сторонам, так как вчера в горячке боя ничего толком не успел рассмотреть.
Как очень скоро выяснилось, подворье выглядело вполне прилично для затерянной в непролазной лесной глуши охотничьей избушки. Огородик, загончик с парой черных лохматых коз, несколько сарайчиков и даже небольшая конюшня. Да и сам домик, крытый деревянной дранкой, оказался вполне добротным пятистенком, сложенным из мощных бревен, с основанием из дикого камня. Правда, сравнительно небольшим.
А вот аборигенов во дворе и даже вне его оказалось уж как-то сильно много. Причем не только волосатиков в кимоно, но и плосколицых узкоглазых товарищей в летних кухлянках, видимо, гиляков. Все они кучковались раздельно, сидели группками на земле и мирно чего-то ждали.
Едва я переступил порог, как туземцы повскакивали на ноги (на земле остались только несколько, почему-то лежащих на волокушах) и принялись с разной степенью экспрессивности и на разный манер мне кланяться. Но все как один – очень почтительно.