Черная линия
Шрифт:
Невозможно сказать, что покорило его: ее ум или ее личность, потому что все, абсолютно все в ней — ее замечания, ее решения, ее поведение — было пронизано все той же невыразимой грацией. Он не слушал ее: он парил. Он не любил ее: он ей поклонялся. У него осталось лишь одно желание: жить возле нее, следовать за этой красотой до конца, подобно паломнику, идущему к своей святыне. Он хотел видеть, как у нее появятся морщинки, он хотел приручить ее красоту, не пытаясь ни понять ее, ни познать ее тайну. Он просто надеялся приобщиться
Он кинулся работать с удвоенной энергией. Уже два года он был корреспондентом крупного парижского фотоагентства. Как только в его регионе назревало «событие», способное приобрести общенациональное значение, он сразу предупреждал центральный офис, и к нему высылали фотографа. Благодаря этой работе он свел знакомство с лучшими фотомастерами. Людьми, которые постоянно путешествовали, которые жили в ином масштабе реальности. Теперь Марк предложил им сотрудничество — пресловутый тандем журналиста и фотографа — на международной арене.
Ему оказали доверие. Он стал ездить, писать на самые разные темы. Народы далеких стран, безумные миллиардеры, войны между преступными группировками: ему подходило все. С одним условием: глянцевая бумага должна гарантировать новизну, нечто невероятное, выброс адреналина. Он получал все больше. И все больше рисковал. Он продал дом в Соммьере и вернулся в Париж. Конечно, Софи поехала с ним — впрочем, все это было ему предначертано судьбой. Как ни странно, он нуждался в командировках, чтобы приблизиться к ней, чтобы добавить огня в их повседневную жизнь, чтобы возвысить их близость. Перед ее красотой ему оставалось только стать героем. Равновесие прежде всего.
В конце 1992 года Марк работал над важным репортажем о сицилийской мафии. Ему предстояло побывать в нескольких городах: в Палермо, Мессине, Агридженто. Он уговорил Софи присоединиться к нему в конце поездки в Катании, у подножия Этны.
Именно там, в городе у вулкана, повторилась драма.
Софи пропала четырнадцатого ноября 1992 года. Он никогда не забудет эту дату. Женщину-божество, Пифию поглотил тот же цвет, что и д'Амико. Красный. Во всяком случае, так ему казалось, потому что он ничего не помнил. Когда он нашел ее тело, он потерял сознание и провалился в сон без сновидений. Все произошло точно так же, как в первый раз. Находка. Шок. Кома.
Он очнулся в клинике. Ему очень осторожно объяснили, что случилось. Прошло два месяца. Его перевезли в Париж. Софи похоронили в ее родном городке, недалеко от Авиньона. Марк больше не мог говорить. Старые призраки оживали вокруг него: его сестра, специалисты по амнезии, психиатр, лечивший его в первый раз. Он слушал их, ел, спал. Но ощущал лишь одно: вкус цемента во рту, как после долгого общения с дантистом. Этот вкус преследовал его, заполнял его целиком, парализовал. Он превращался в каменного истукана. Неспособного ни думать, ни реагировать.
Пришлось ждать две недели, прежде чем он смог встать. Он посмотрелся в зеркало, и ему показалось, что он просто похудел. Его кожа приобрела цвет гипса, а изо рта шел все тот же запах известки.
Спустя месяц его мысли наконец упорядочились. Он понял, что потерял все. Не только Софи, но и последние воспоминания о Софи. Именно эта черная дыра преследовала его, когда он бродил в пижаме по больничным коридорам. Этот разрыв во времени, эта пустота, которая всегда будет с ним и которую нельзя будет ничем заполнить.
Позже он оценил степень метаморфозы, произошедшей с ним самим. Со смертью д'Амико он утратил вкус к музыке. На сей раз он утратил вкус к жизни, к будущему, к какой бы то ни было деятельности. Он лег в специальную клинику, заплатив за лечение деньгами от продажи дома в Соммьере. Шли месяцы. Глядя в зеркало, Марк отмечал, что все худеет и худеет. Мертвенно-бледное лицо, выступающие скулы. Он становился нематериальным — он утрачивал вес в мире, ждавшем его за стенами клиники.
Впрочем, ему удалось найти новый путь: цинизм.
Оправиться от смерти Софи — это означало оправиться от самого худшего. Итак, он снова займется своим делом, но уже без малейшей щепетильности, без малейших иллюзий. Он будет работать ради денег. Он достаточно изучил мир средств массовой информации и прекрасно понимал, что по-настоящему прибыльной может быть лишь одна тема: подробности жизни знаменитостей. В то утро он улыбнулся своему отражению в зеркале, своим едва заметным усикам, которые отпустил, чтобы немного оживить свое лицо аскета.
Поскольку надежды у него уже не оставалось, он решил пожинать плоды своего отчаяния.
Он станет папарацци.
Журналист не мог опуститься ниже. Папарацци — это самое дно. Никаких принципов, никаких ценностей; дозволено все, что может принести деньги. В то же время эта работа требовала напряжения, адреналина, хитроумных расследований. Более того: приходилось прятаться, маскироваться, обманывать. Не говоря уже о более реальном риске: в этой профессии уже нельзя было обойтись без «мордобоя», без уничтожения материала. Этого он и хотел. Он не фотограф, но ему не будет равных в проведении расследований.
Он — охотник за скальпами.
Через несколько лет он стал одним из лучших в своей профессии. Иными словами, одним из худших. Разгребатель дерьма, лжец, интриган. Он скатился в некую непонятную среду — в этом болоте он мыл свое золото. Он общался с проститутками высокого полета, с запутавшимися в долгах легавыми, с полусветскими информаторами — со всей швалью, барахтавшейся в сточных канавах высшего общества. Он научился подмазывать консьержей, шоферов, врачей. Он стал специалистом по копанию в помойках, а также по проникновению на вечеринки для избранных.