Черная линза

Я не спеша шла по осеннему парку. Под ногами шуршали желтые листья, над головой синело чистое без единого облачка небо, лицо ласкали мягкие солнечные лучи. Стоял прекрасный теплый день начала октября, а на душе у меня было черно и тошно. Я возвращалась из школы, где целый час беседовала с классной руководительницей моего сына Славика. Разговор был тяжелый.

Вызвали меня из-за одного очень неприятного, мягко говоря, происшествия. На перемене Ваня Сергеев, лучший друг Славика, подошел к Оле Коробейниковой, стоявшей и болтавшей с одноклассницами, и, схватив ее за плечи, потянул назад и вниз. Оля занималась художественной гимнастикой и, сочтя все за шутку, легко прогнулась. Тут же рядом оказался

– Еще!

Ваня нажал на плечи девочки сильнее. Оля прогнулась побольше, но сказала:

– Прекрати! Хватит!

Она попыталась вырваться, но Сергеев держал ее крепко.

– Еще! – крикнул Славик.

Девочки начали возмущаться, кто-то замахнулся учебником, но тут Ваня уперся в поясницу Оли коленом и резко потянул ее плечи вниз. Оля громко закричала и упала, Ваня со Славиком убежали. Девочка лежала на полу, плакала и не могла подняться.

Олю на «Скорой» увезли в травмпункт, Ваню и Славика искали по всей школе, звонили им, звонили нам, родителям, но мальчики исчезли, не брали телефоны и домой вернулись только поздно вечером.

Девочку положили в больницу, ее родители написали на Сергеева заявление, а меня вызвали в школу. Ванины родители не пришли, так как в этот же день им нужно было идти объясняться в полицию, и мне пришлось выслушивать все в одиночку.

– Ваш сын очень изменился за лето, – говорила мне учительница. – Я просто не узнаю мальчика. Он стал какой-то злой, причем беспричинно злой. Вы знаете, он вроде бы сам никого не обижает открыто, все как-то исподтишка, подначивает, провоцирует, а сам потом смотрит со стороны и смеется. Обычно он Ваню Сергеева использует для этих целей. Он ведет себя как… как…

Она запнулась, подбирая слова.

– Как гаденыш, – подсказала я.

–Я так не говорила, – возмутилась классная.

– Но ведь подумали?

Учительница поджала губы и промолчала. Да что тут скажешь? Я и сама так думала. Гаденыш. Большой палец моей правой руки туго забинтован. А почему? А потому, что милый Славик положил в ящик стола, где у нас лежали вилки и ложки, острый нож. Он закрепил его так, что когда я захотела взять вилку, то попала рукой на лезвие и распорола палец почти до кости. Вскрикнув, я выдернула руку из ящика и с ужасом смотрела на набухающий кровью разрез. Подняла глаза и увидела, что Славик стоит рядом, в нескольких шагах, и внимательно глядит на меня. Лицо сына светилось торжеством, мерзкая улыбочка кривила губы, а глаза смотрели с ненавистью. Резко развернувшись, он выбежал из квартиры. От шока я оцепенела на какое-то время, а потом, рыдая то ли от боли, то ли от ужаса, останавливала кровь, неуклюже заматывая палец бинтом.

Славик всегда любил розыгрыши и сюрпризы, но они никогда не были злыми или уничижительными для разыгрываемого, а уж подсунуть матери нож, чтобы она на него напоролась…

Все плохое началось по возвращении сына из летнего лагеря отдыха, куда они ездили вдвоем с Ваней. Надо, кстати, будет спросить у его мамы, не заметила ли она изменений в поведении сына. Ваня был добродушным увальнем, всегда готовым поддержать Славкины шалости, но шалость шалости рознь.

Погруженная в невеселые мысли, я добрела до Детской Художественной Галереи, находившейся у входа в парк. В этом муниципальном учреждении располагались детская художественная студия, фотостудия и еще какие-то детские клубы. Славик ходил сюда в художку, когда учился в младших классах. Потом он стал заниматься в футбольной секции и рисование забросил.

Руководил Галереей Юрий Константинович Морковкин – очень любопытная личность. Иногда мне казалось, что он сошел со страниц книг Крапивина о подростках, как образец взрослого человека с душой ребенка, всего себя отдавшего воспитанию детей. Выглядел он довольно забавно: высокий, полный, с густой кудрявой шевелюрой и круглыми очками в тонкой металлической оправе. Но, несмотря на весь свой романтизм и смешную внешность, Морковкин был очень цепким хозяйственником и ловким администратором.

В стенах Галереи постоянно проводились какие-то выставки, был выстроен павильон для ярмарок, на одну такую ставшую ежегодной и традиционной ярмарку ремесел приезжали даже мастера из Москвы. Плата за аренду выставочного зала и торговых мест, позволяла Галерее оставаться на плаву, проводить ремонты и держать низкие цены для детей, занимающихся в студиях.

Вот и сейчас в Галерее проводилась фотовыставка, о чем гласила афиша, висевшая на информационном стенде. Я подошла поближе, взглянула на афишу и остолбенела.

«С первого по тридцатое октября в выставочном зале Детской художественной Галереи проводится выставка фотографий «Мое прекрасное лето» фотохудожника Олега Гляденина» красовалась надпись вверху, а под нею находилось три фотографии, на одной из которых я увидела Славика. Он стоял вполоборота к фотографу, слегка нахмурившись и наклонив голову. На заднем плане, улыбался другой мальчик, его лицо было нерезким, но я узнала Ваню Сергеева. Несколько минут я ошарашенно смотрела на афишу, а потом быстро вошла в Галерею.

В полутемном вестибюле за стойкой администратора сидела пожилая женщина и что-то вязала.

– Здравствуйте. Фотовыставка работает? – спросила я.

Женщина неприязненно посмотрела на меня.

– Да, работает.

– Сколько стоит билет?

Администраторша вздохнула и отложила вязание.

– Нисколько, она бесплатная.

– Даже так?

– Да. Идите в зал, там открыто. Свет справа включается, – ответила она недовольным тоном, а когда я направилась к дверям зала, тихо добавила:

– За такую страсть еще и деньги брать…

Выставочный зал представлял собой длинную прямоугольную комнату, в которой заложили окна, чтобы увеличить площадь экспозиции. Картины или фотографии развешивались на стенах, а также на небольших стендах, установленных в середине зала параллельно короткой стороне комнаты. Самый первый находился прямо перед входной дверью, так, что, заходя в зал, посетитель видел только то, что расположено на этом стенде. Как правило, это была афиша, либо наиболее эффектный экспонат, привлекающий зрителей.

Двери в зал были закрыты, что меня немного удивило. Обычно их специально открывали, чтобы посетители Галереи, увидев первый стенд, заинтересовались и посмотрели всю выставку. Да и свет в зале горел постоянно. А сейчас и двери закрыты, и зал в темноте. Я щелкнула выключателем, открыла дверь и остановилась на пороге. Напротив входа висела огромная черно-белая фотография, с которой на меня смотрели трое детей. Фотография называлась «Сиблинги».

Два мальчика и девочка стояли в ряд и мрачно глядели в объектив. С первого взгляда могло показаться, что это дети из какого-то жуткого приюта для бедняков времен Диккенса: обритые головы, тонкие шеи, изможденные лица, старая одежда не по размеру. И только приглядевшись повнимательнее, можно было понять, что у мальчиков аккуратные стрижки, а у девочки волосы гладко зачесаны и заплетены в косу, что одежда вполне приличная, новая, с фирменными лейблами. И лица вовсе не изможденные, просто на них лежат жесткие тени, создающие иллюзию болезненной худобы. Но приглядываться не хотелось. Эффект фотографии был в том, что в первый момент возникало общее ощущение уныния и безнадежности, а потом человек вглядывался в лица, и уже ничего больше не замечал. Это были не дети. Это были чудовища, спрятавшиеся за детскими личинами.