Черная луна Мессалины

Спасская Мария

Этот красивый возница-раб слыл любимцем публики. Стоя в легкой двухколесной квадриге, прекрасный и стройный, он легонько натягивал поводья, и левая пристяжная изящно заходила на круг, оставляя далеко позади менее удачливых соперников. Золотые кудри его под гладкой кожаной шапочкой развевались на ветру, зеленая туника облегала тренированное тело, янтарные глаза горели неистовым огнем. Сам цезарь не пропускал ни одного заезда великолепного Скорпа, защищавшего цвета императора.

Поговаривали, что юный Флавий состоит с Гаем Цезарем Августом Германиком по прозвищу Калигула в интимной связи и испытывает к нему сильную привязанность, но это было не так.

Возница хоть и предавался любовным утехам с императором, но страстью пылал вовсе не к нему, а к знатной патрицианке. Страстью тайной и темной, как черный омут, куда его все глубже и глубже затягивала эта связь. Хотя Калигула, в подражание глубоко чтимой богине Изиде [2] , и сожительствовал с родными сестрами, это не мешало императору свято чтить традиции, заведенные еще Тиберием, и строго блюсти нравственность своих вассалов. Даже последний раб в империи знал, что за любовную интрижку с замужней матроной нарушителю законности грозит смертная казнь.

2

Египетская богиня Изида была сестрой и женой бога Осириса и родила от него Гора, считавшегося прародителем египетских царей.

Носилки остановились у конюшен с левой стороны. Из них показалась изящная женская фигура в белоснежной, богато украшенной шитьем хламиде, капюшон которой мягкими складками закрывал лицо. Дождавшись приотставшей рабыни, патрицианка проследовала в служебное помещение.

– Хлоя, оставайся у двери, – распорядилась госпожа, строго глянув на рабыню тонко подведенными серыми глазами. – Если захотят войти, дай мне знак.

И, распахнув дверь крохотной каморки так, что гречанку обдало крепким запахом мужского пота, шагнула в жарко натопленное помещение со словами:

– Боги даруют мне счастье снова видеть тебя, мой герой!

Радостный возглас Флавия Скорпа был ей ответом. Хлоя успела расслышать, как наездник, задыхаясь от страсти и восторга только что одержанной на манеже победы, выкрикнул:

– Лепида, радость моя! Как я ждал тебя! Как боялся, что ты не придешь!

Еще рабыня успела рассмотреть блестевшее от пота нагое тело юного наездника, в котором отражались языки пламени, раздутого на жертвенной треноге у статуи Аполлона, как две капли воды походившего на самого юного Скорпа. Затем дверь захлопнулась, и девушка, опустившись на корточки, чтобы дать отдых усталым ногам, стала терпеливо ждать, когда госпожа утолит свою страсть с молодым любовником. Скорп был красивый, но совсем не такой, как ее Исаак. Смуглотелый чернокудрый раб из иудеев приглянулся Хлое с того самого дня, когда она впервые его увидала.

Мальчиком-подростком привели иудея в дом к патрицию Мессале Барбату. Хлое тогда только-только исполнилось семь лет, и она состояла при господских покоях. И все эти годы гречанка смотрела на Исаака и видела, что он тоже светлеет лицом при взгляде на нее. Когда никто не видел, молодые люди перекидывались ласковыми словами, и Хлоя верила, что настанет день, когда она отважится сказать госпоже о своих чувствах к Исааку. Размышляя о будущем, гречанка тихо улыбалась, непроизвольно вздрагивая от возгласов, доносившихся из-за плотно притворенной двери.

До сего дня рабыня прислуживала молодой хозяйке, а госпожу Домицию Лепиду обычно сопровождала занемогшая финикийка Скалба. На этот раз взамен недужной старухи благородная

госпожа взяла с собой Хлою, и та с тайным трепетом в душе внимала, сидя под дверью, протяжным стонам хозяйки и разгоряченному мужскому рыку. За годы службы в доме сенатора от Хлои не укрылось, что матрона Лепида имела особый дар увлечь мужчину, который ей приглянулся. И каждого из них жена патриция Мессалы Барбата делала своим неизменным и верным поклонником. Не имея опыта общения с противоположным полом, рабыня из рассказов товарок знала, что мужчины – создания крайне непостоянные, и недоумевала, как получается у не слишком-то юной Лепиды ими повелевать?

Заметив в полутемном коридоре приближающуюся скрюченную фигуру, громыхавшую ведрами с водой, рабыня стукнула в дверь условным стуком. Вольноотпущенный сармат, некогда бывший не менее популярным наездником, чем юный Флавий Скорп, подвизался после травмы, сложившей пополам его высокую фигуру, в должности конюха при императорской конюшне. Припадая на одну ногу, сармат доковылял до Хлои, грохнул ведрами об пол и, грозно прищурившись, кивнул на дверь.

– Некоторые думают, что указы цезаря писаны не для них, – со значением проговорил он. – Даже знатных господ за прелюбодеяние император карает смертной казнью. Жене сенатора Марка Валерия Мессалы Барбата не пристало таскаться по конюшням. Но за сотню сестерциев я готов закрыть глаза на шалости твоей хозяйки. Так и передай госпоже Лепиде! Слышишь, ты?

Подцепив скрюченным пальцем, пропахшим лошадиным навозом, Хлою за подбородок, горбун глянул ей в лицо и сально осклабился. Жесткие волосы, собранные на затылке в хвост, седой паклей свисали на давно небритое лицо, склонившееся к испуганному личику гречанки. Грязная повязка едва прикрывала бедра, практически оставляя открытым то, что ей полагалось скрывать.

– А ты ничего, милашка, – хмыкнул горбун. – Не то что старуха, которая сидела тут до тебя. Не хочешь поразвлечься? Пойдем со мной! Не пожалеешь! Меня зовут Глутурин, нам будет хорошо!

Хлою обдало запахом стойла, лука и кислого вина. Она в ужасе отшатнулась и что было сил забарабанила в дверь каморки, за которой скрылась хозяйка.

– Ну ладно, ладно, – попятился сармат, снова подхватывая ведра. – Не шуми! И не забудь, скажи госпоже Домиции Лепиде, чтобы в следующий раз прихватила с собой золотые монеты! Иначе цезарь получит донос, в котором самым подробным образом будут описаны ее любовные похождения.

То и дело оглядываясь на Хлою и дружески подмигивая ей, конюх, переваливаясь на искалеченных ногах, проследовал в конюшню. Загремели ведра, и через некоторое время послышалось довольное фырканье пьющих лошадей, негромкий напев сармата и шуршание суконки о влажную конскую кожу. Вскоре дверь каморки Флавия приоткрылась, и в образовавшуюся щель выскользнула тонкая белая фигура хозяйки в низко надвинутом на лицо капюшоне. Кивнув Хлое, жена сенатора Мессалы торопливо устремилась по коридору к выходу, выскользнула на улицу и через минуту, обогнув овал стены, уже входила в здание Великого Цирка через общий вход.

Рабыня, едва поспевая за госпожой, чуть слышным шепотом рассказывала о беседе с сарматом. На нижнем, каменном, этаже, в ложах для патрициев, матрона Лепида заметила дородную фигуру супруга, восседавшего рядом с их ближайшим родственником Клавдием, и устремилась к благородным мужам, не пропуская ни слова из рассказа рабыни. За время повествования выражение точеного лица патрицианки не изменилось. Лишь дослушав до конца, она, не оборачиваясь, спросила:

– Как имя конюха?