Чёрная Мальва
Шрифт:
— Сильнее самки не должны плакать, — немного успокоившись, сказала я Урэшу, — особенно при чужих самцах…
— Представь, что я второй твой брат. Тогда я перестану быть чужим самцом?
— Да… Тогда можно. Урэш?
— Что? — спросил он, поправляя себе подушку под головой.
— Я чувствую себя ребенком. Это нормально?
— Хм, представь пани Муру. Представила? Кто она? Опиши мне ее.
— Да. Она женщина… женщина за мужчиной, она с хорошим воспитанием. Серьезная, добрая…
—
— …Как-то не очень.
— Все верно. И не выйдет. Потому что ребенком ее может увидеть только ее мужчина, держа на руках и выслушивая жалобы или капризы.
— И… ты хочешь сказать, что ты мой мужчина?
— Ну, — ранит рассмеялся, от чего моя голова на его плече забавно дергалась, пока тот не успокоился, — я конечно ваш мужчина Императрица, но не думаю что мы об одном и том же. Я вел к тому, что любая женщина может быть ребенком на руках у мужчины, будь то ее любовник или брат.
— Ммм. Урэш?
— Что?
— Мне стало легче, но…
— Но ничего не хочется все равно?
— Да!
— Это нормально, Мальва…
Когда-то у меня была сестра… В моих глазах она навсегда остается маленькой глупой девочкой с крошечной, забавной родинкой на кончике носа. Ози всегда смотрела на меня не так как на других, я был особенным в ее жизни. Он прибегала ко мне, если ее кто-то обижает, прибегала, если нужен совет. Она всегда звала меня и доверяла больше чем себе. Когда мы выросли, у нее появился любимый светош. Когда она привела его ко мне знакомится и посмотрела на меня, а потом на него, я понял, что ее взгляд направленный на меня, такой теплый, никогда не охладеет, даже несмотря на любовь к мужчине, на меня, на своего брата она смотрела всегда особенно. Когда у нее появился первый ребенок, я был рядом, когда она рожала вторую девочку, я тоже был с ней. Хм… Ты бы видела ее суровый взгляд в сторону врачей, когда те попросили меня выйти. Я его никогда не забуду… Она всю жизнь была рядом, и Уаль, ее супруг даже ревновал меня к ней временами. Порою мне казалось, что мы с ней один ранит, а не два. Но через четыреста лет Уаль был развеян пустыней, его убили. Тогда взгляд Ози угас. Он оставался все таким же теплым, я уверен, но он больше не смотрел в мою сторону. Никогда не смотрел. Тот проклятый солнечный день в ее темной гостиной я тоже никогда не забуду. Она пригласила меня к себе и сказала, что уходит… Она просила не думать об обиде на нее. Сказала, что попрощалась с детьми, внуками — со всеми. Я стал последним. Я стал последним, кому она сказала прощай…
Знаешь, Мальва. Я чувствовал себя нормально. Прошла неделя, меня вопреки обыкновению никто не беспокоил. Я работал, ел, спал. Все это проходило спокойно. Но я уже не бросал взгляд на ее семейный дом, проходя мимо, не разглядывал на прилавках кондитерской свежую выпечку, не… Аа, от меня будто что-то тогда оторвали, это что-то было вкусовыми рецепторами, эмоциями… Пусто. Стало пусто. Я понимаю твое нежелание, что-либо делать. Я сам когда-то был пуст и думал о смерти.
— … Но сейчас ты лежишь здесь. Живой…
— Живой… Я нашел тех светошей, что убили Уалья. Они оказались тремя магами из светлого совета. Я стал бешено учиться. Я скитался по Светлым Землям, ища знания — находил их и заглатывал, тут же мчась к другому источнику. Я убил их, медленно, как они убивали любимого моей сестры. Их кровь и поиски моего учителя заполнили пустоту. Теперь в моей жизни нет пустоты. Раньше была только скука, но теперь и ее нет, ведь на мне лежит ответственность за тебя, маленькая темная девочка.
Глава 11
Нагретая земля стыла, отпуская красную звезду. Слышалось птичье пенье, громкое кваканье лягушек в густых камышах. По закрученным хвойным деревьям злобно плелось растение с прекраснейшими ядовито-желтыми цветами. Озеро было покрыто немой коркой спокойствия, пока ту с шумом расплескавшийся воды кто-то не потревожил, упав с лесного пригорка. Из воды, высунули любопытные настороженные макушки русалки, разговаривая между собой. Женщины не спешили любопытствовать, что свалилось в их озеро. Кто как не русалки знали, что стоит опасаться всего на суше. Поняв, что в реку упал раненый горгуль, женщины выпихнули того на берег и занялись ранами.
— Раненых не стоит бояться.
— Даже русалкам…
— Раненым стоит бояться.
— Даже русалок.
— Красиво, — проговорила задумчиво я, поглядывая на горный пейзаж, чем напугала не услышавшую мои шаги девочку. Та неуверенно посмотрела на меня и отошла на шаг. Боится. И не зря. На чужой территории и с чужаками любое разумное существо должно боятся. На то и дан разум.
— Тебе тоже нравится? — спросила я ее. Она стояла здесь уже полчаса — у огромного окна начинающегося с пола до потолка, как и три соседних. Отсюда открывался вид на сырое предгорье с чистым озером и туманные вершины, над которыми сейчас начиналась буря. По моему телу пробежали мурашки в предвкушении. Скоро непогода доберется до замка, и на него будет реветь гром и освещать молнии. Чуть не заурчала, но сумела подавить порывы. Я давно уже перестала быть ребенком.
Только если не на руках Урэша…
— Ты знаешь историю о Громе и Молниях?
Девочка неуверенно покачала головой. Прическа когда-то была идеальной, но сейчас волосы торчали, а пригладить их она и не думала. В таком возрасте она восприимчива к боли. Я вспомнила себя в ее годы и усмехнулась — совсем другая.
— Гром сотрясает небо и землю, а его сестры Молнии танцуют и сверкают на радость брату. Они всегда будут танцевать, а Гром всегда будет реветь. У нас в это верят, значит так и есть.
— Но, но наукой… — не побоялась меня исправить девочка.
— Как твое имя?
— О… Ошысса… — смотря на меня, исподлобья сказала она, не сумев поднять подбородок, как привыкла — моя сила давила на нее. Слишком слаба. Пока.
— Когда я училась в Светлой Школе — я вижу ты удивлена, но это так — мы с другими учащимися принесли с практики цветок. Он был таким красивым и так пах, что женская половина команды аккуратно выкопала его с длинными корнями и принесла в общий дом при школе. От его запаха с каждым днем мы становились все красивее — исчезли мелкие морщинки от постоянного напряжения, синяки под глазами, глаза стали блестеть, даже раны быстрей заживали у тех, у кого была плохая регенерация.
Девочка немного повернулась ко мне, вслушиваясь. Ей стало любопытно, а я с удовольствием вспомнила счастливое время, когда моя суть была молода, а улыбка открыта.
— Просыпаясь утром, мы улыбались и через неделю назвали его Игьэминьэ — женское счастье. Мы были уверены в том, что он магический. Мы были счастливы, когда поливали его, любовались им, снимая усталость за день, некоторые из нас даже разговаривали с ним, выдавливая из себя проблемы, и им становилось легче. Осознание того, что он магический давало нам стимул усерднее учиться, давало нам веру в то, что магия и колдовство это счастье и любовь кроме орудия войны и боли.