Чёрная Мальва
Шрифт:
Словно детская игра с палками. Ударят по ноге — хочется играть усерднее или прекратить игру, крикнув водящему. А не ударят — буду прыгать дальше, избегая удара палки по ляжкам и смотря, как другие выбывают из игры, косясь на тебя неприязненным или восхищенным взглядом.
Я не знаю что с моим телом, не приставляю, как это могло случиться, но молоко у меня не пропало. Когда мы остановились на лесной полянке, усыпанной синьками и серёмами [5] я, первым делом, не спеша, напилась чистой воды из ручья и подогрев ее в котелке обмыла в ней младенца, и обмыв грудь приложила
5
Синьки и серёмы — обычные лесные цветы.
Мужчины на меня не смотрели, занимаясь делами лагеря и ночлега. У горгуль кормящая женщина может давать своему ребенку пить ее молоко, даже на площади у фонтана на виду у всех. Мы считаем, что это естественно и даже красиво, но обычно на эту «красоту» смотрят только мужчины кормящих женщин, другие по негласным традициям могут только скользнуть взглядом. Помню, в школе я очень удивилась, когда узнала, что если светлая женщина решит покормить своего ребенка грудью в обществе, ее сочтут больной на голову и начнут от нее пятиться.
— Разные культуры порождают хаос в чужих мирах, — сказал мне тогда преподаватель. — Но тем они и прекрасны, они у каждого народа свои. Таким образом «каждый народ» может быть отличен от других. Но в то же время общение этих народов это польза для всех. Иностранные учащиеся меня поймут, и я надеюсь, что светоши тоже.
И тогда я ее поняла. Если бы не слияние культур, во многих местах до сих пор бы не знали письменности.
У яркого, трескающегося костра сидели все кроме меня. В лесу было уже довольно темно. Я была немного дальше яркого круга, находясь под старым дубом в уютном гнезде из его корней. Утолившее голод дитя уже закрывало свои умные, яркие глаза, что светились в темноте, как и мои. Хорошо то, что мы нашли его, оно будет сыто, и я не буду ходить с тяжелой грудью. На меня падали алые блики зовущего к себе пламя, но я нежилась в уютной тьме, при этом застряв взглядом в искрящихся поленьях.
Роша вылезла из тени и устроилась у меня под боком. Так я и заснула.
Глава 9
Ночью меня разбудили, тормоша за плечо. Проснувшись, я встретилась с березовым взглядом, чьих то светящихся глаз.
— Тише, тише. Идем скорей. Только тихо… и быстро, — заскрежетал над ухом голос, и женская рука поторопила, схватив мою. Сон пропал. Присмотревшись к тому, что меня разбудило, я поняла, кто проник в наш лагерь. Дикость. Опасны, вспыльчивы и умны. Я могу с ней справиться, тем более вижу, как она себя ведет: глаза лихорадочно блестят, руки трусятся, кожа шелушится. Умирает.
Но, присмотревшись к тому, как она смотрит на ребенка возле моей лежанки, передумала. Послушать можно, добить всегда успею. Она потащила меня от лагеря в темные кусты. Солнце только начало выходить, и лес был пропитан непроглядной тьмой. Догорающий костер почти не давал света.
— Что ты хочешь, дикость? — спросила я женщину, которая остановилась возле большого камня оплетенного колючим растением.
— Я умираю, — опять заскрипел ее голос. Больно представить, что творится с ее телом. — Защита наших тел рушится, как кто-то в воздух насыпал отравленных ягод. Дети не так болеют до двенадцати лун. Потом они беззащитны перед этим. Ты сильная, я слабая, знаю. Умираю. Ребенка взяла, теперь не бросай! Теперь помоги. Меня уже не спасти и многих моих сестер, но наших детей еще можно. Разберись с плохим, спаси. Раз владычица.
Вот как. Значит, умирают… Странно. Очень странно. И откуда здесь знают, что я Императрица?..
— Что думаешь? — спросила я Урэша, который невидимой тенью стоял в пяти шагах от нас за широким деревом. Я его ощущала, а дикость нет.
— Вот и проблема. Без магии или колдовства тут не обошлось, — ответил он.
Дикость, стоящая рядом со мной застонала, испугавшись его, но стон ее со временем перерос в визг, всполошив спящий лес.
— Добей. Мучается только, — позволил себе слегка скривится Урэш. Не из-за брезгливости, а из-за мучений перед своими глазами.
В лагере нас встретили настороженные, хмурые лица.
— Все в порядке. Собирайтесь, — спокойно сказал Урэш и пошел собирать свои вещи.
Я же пройдя к ручью, обмыла клинок, смывая с него алую кровь с зеленоватым отливом. Умирающая дикость схватила меня за руку, когда этот клинок был в ее сердце, и только дождавшись кивка, закрыла глаза и упала в траву, соединяясь с лесом. Я пообещала заботиться о ее сыне, и не дать неведомой болезни поглотить его.
— Что ты думаешь?
— Что планы меняются. Мы должны спешить в Звериный Коготь. Идти туда неспешно не получится. Все серьезней, чем я предполагал.
— Твои предположения ошибочны? Не верю.
— Я ранит Мальва, а не Богиня. Конечно я ошибаюсь.
— Ты думаешь, Богиня не ошибается?
— Жрицы говорят, что не ошибается.
Я подошла ближе к Урэшу и тихо шепнула ему, прижимая к себе сильней теплый сверток, время от времени пищащий.
— Врут.
Как только показалась огромная стена Ригуса, что строилась уже пятнадцать лет, и до сих пор на ней камни ложатся друг на друга, все остальные сопровождающие нас покинули. В город мы вошли вдвоем с Урэшом, не считая ребенка на моих руках.
За широким окном местной столовой нет-нет виднелись силуэты спешащих и просто прогуливающихся горгуль, а иногда гномов, оборотней. Совсем редко демонов. В золотистое дерево нашего столика впивалась зубцами маленькая печь, для прожарки мяса за личным столом. Покормив ребенка, я сама принялась за еду. Урэш на полчаса ушел куда-то, а я сидела и неспешно пила молоко после сытного ужина. Капля неизвестно как потекла по подбородку и я, убрав ее, зацепилась взглядом за мальчика лежащего у меня на коленях.
Лицо ребенка было таким счастливым, глаза яркими, а улыбка такой светлой, что я сама невольно улыбнулась, залюбовавшись чужим счастьем.
— Это он благодарит. Энергией светлой делится, — раздалось сзади.
Я подскочила, из-за чего чуть не уронила с колен скривившегося мальчика. Повернувшись, увидела сгорбленную фигуру, закутанную в шерстяную коричневую ткань. За моим правым плечом стоял старый горгуль. На вид лет ему было пятьсот и не меньше. Стар, колдовству не обучен, хотя во времена его юности не было такого шанса…