Черная моль

Агафонов Андрей Юрьевич

– Хелен, – с мягкой укоризной, – почему не Примитиво?

– Люблю испанцев, – улыбается графиня, садясь. – Инквизиция всегда меня интриговала. Понимали толк в вине и крови.

– Конечно, – легко соглашается Паоло и шутливо складывает ладони: – К вящей славе Божьей.

– Вы религиозны?

– О да. Но не как Лойола.

– Расскажите.

– Вам будет скучно!

– Паоло, милый, – графиня как будто слегка рассержена, – я ведь не официантка. Но как хотите…

– Хелен, – он садится на оттоманку рядом с ней. –

Вы когда-нибудь слышали об Opus Dei?

Она фыркает.

– Ну да… учитывая, где вы живете, думаю, слышали. – Учитывая, где я живу? И только? – графиня демонстративно оглядывает бесконечно высокие книжные стеллажи, окружающие их с Паоло.

***

Стук спасательной шлюпки о причал. Стоны беженцев. Некоторые стонут чересчур экспрессивно. Глаза встречающих, женщин без возраста в бесформенной одежде, переполнены слезами.

– Бенвенуто! Вэлкам! –протягивает руку очередному беженцу эмиссарша Евросоюза.

Тот злобно отпихивает ее руку, с легкостью, непредставимой для его грузной фигуры, запрыгивает на причал и на глазах у равнодушных полицейских сворачивает в лабиринт контейнеров, ждущих погрузки.

***

– Хорошо, а что в этом… во всем этом… такого уж замечательного? Объясните мне, Паоло, если бы вы не верили, вы были бы хуже, чем сейчас? Вы бы готовили хуже, чем сейчас? Вам не кажется, что вы просто навесили на себя что-то лишнее… кстати, вы же вериги не носите?

– Нет, Хелен, – они спорят уже давно, Паоло разгорячился, – и самобичеванием не занимаюсь, раз уж вы об этом.

– А целибат? – она прищуривается.

– Это очень… упрощенное представление! Вы же умная женщина!

– Спасибо, – она насмешливо кивает.

Он вскакивает, собираясь уйти.

– Еще вина? – небрежно интересуется графиня.

Он вздыхает. Смотрит с укоризной. Она отвечает совершенно невинным взглядом.

***

Давешний беженец идет по виа Маргутта. Прежние обмотки сменила униформа туриста – черные очки, светлые полотняные штаны, футболка, парусиновый жилет со множеством карманов, бейсболка. На шее болтается дорогая Лейка.

Он поднимается по ярко освещенным ступеням к дверям отеля.

– Синьор? – улыбается красными губами девушка в черном платье.

– Синьор Джакомо ди Колонна, – брюзгливо роняет беженец, – у меня забронирован люкс с окном во двор.

– Вы без багажа? – она протягивает ему конверт с пластиковым ключом от номера, но рука замирает в воздухе.

– Он приедет позже, – гость замечает маневр с ключом и снимает очки. В широко расставленных зеленых глазах пляшут огни вечернего Рима, – что-то не так?

– Бенвенуто, синьор ди Колонна! – Она отдает ему конверт.

***

– А я не понимаю, когда люди говорят: «мы – католики!», потому что они молятся, а потом выходят на улицу и тут же

забывают об этом. Вы можете молиться, поститься, носить власяницу, но в вас нет веры, если вне всего этого вы не христианин. Если вот здесь вы – верите, а здесь – просто живете. Если вы любите вино, вы любите его всегда. Если вы любите Христа, вы любите его всегда.

Паоло оживленно жестикулирует. Елена любуется его жестами. Любуется им.

– И моя работа, раз уж вы спросили (она закатывает глаза), это и есть молитва, это мое дело, которое я делаю на глазах у Бога, и мне стыдно было бы делать его хуже, чем я могу.

– То есть вы гений, потому что стараетесь больше других?

– Хелен! Представляете, как прекрасна была бы жизнь, если бы каждый старался так, словно Бог наблюдает за ним!

– Вы меня соблазняете!

– Что?

– Ваша вера. Вы хотите соблазнить меня!

– Хелен! – он осекается и вновь садится на оттоманку рядом с ней. – Я не хочу… соблазнить вас. Я хочу вас…

– Да? – оба вдруг начинают говорить почти шепотом.

– Я хочу, чтобы вы были счастливы. Чтобы вам было лучше.

– Почему, Паоло? Мы едва знакомы.

– Потому что вы прекрасны. Обворожительны. Душой и телом, – он дрожит.

Придвигается ближе к ней. Она смотрит на него с изумлением:

– Паоло?

– Да! – его глаза умоляют.

– Люби меня, – вдруг говорит она. – Люби, как перед лицом Иисуса.

Ее рука проскальзывает в ворот его рубашки.

Сердце Паоло почти вырывается из груди.

Он замирает.

Через секунду взрывается, вскакивает, рывком поднимает ее, впивается поцелуем в шею. Графиня ахает. Ее рука касается его члена, явственно проступающего сквозь тонкую белую ткань. Пальцы гладят его член, сжимают его.

Паоло рычит. Разворачивает графиню спиной к себе. Она со стоном опирается руками о книжные полки. Несколько книг раскрываются и падают вниз с глухим стуком.

Он входит в нее сзади. Его тонкие длинные пальцы пробегают по ее телу, по груди, по обнаженным бёдрам, по складкам задранного до пояса платья.

– Люби меня, – тяжело дыша, говорит графиня, – люби меня, Па… Оооо!

Он хватает ее за волосы и кричит вместе с ней.

***

Серое римское утро. Невдалеке промзона, безликие пятиэтажки, идёт холодный февральский дождь.

Фигуристая сеньора в леопардовом комбинезоне с глубоким, несмотря на погоду, декольте выгуливает пса.

Возле разбитого древнего фиата на спущенных колесах собака начинает рваться с поводка и скрести когтями землю.

– Что там, Иисусе, мальчик, что ты опять нашел!

Пёс бьёт тяжёлой лапой по незапертой крышке багажника, она поднимается.

На дне багажника лежит скрюченный труп Паоло с оторванными кистями и полуоторванной головой.

Синьору шокирует выражение полной умиротворённости на лице убитого.