Черная молния. Тень буревестника
Шрифт:
— Ну ладно, — чуть смутился я и нерешительно спросил, — А зачем вы мне все это рассказываете?
Длинная пауза. Он внимательно меня рассматривает. А мне не нравится когда на меня смотрят в упор.
— Я слушаю тебя Вадим, — уже не скрывая раздражения сказал я, — так зачем?
— Вообще то меня ребята Максом зовут, — негромко заметил он, — а так… Юра со мной и другими ребятами поговорил, еще когда ты сообщил, что возможно приедешь, в общем мы решили… рассказать тебе кое-что… и попросить…
— Что попросить?
— Рассказать о нас, пока мы еще живы.
Уже вечеряло и в кафе где мы разговаривали народу прибывало. Посетители расслаблено пили кофе, с аппетитом ели свежеиспеченную сдобу, болтали ни о чем или о дневных делах. Эта обычная вечерне праздная жизнь
Вадим недовольно оглядевшись по сторонам жестом показал официанту: Счёт! Тот подошел и не давая в руки бордово кожаную книжку сухо произнес:
— За счёт заведения.
— Почему? — держа в руках бумажник, растерялся я.
— Я слышал, о чём вы говорили, — очень тихо сказал молодой парнишка официант и смущенно улыбнулся, — пока посетителей было мало я специально вас подслушивал, а вы увлеклись и даже не заметили.
Твердо повторил:
— Все за счёт заведения.
— Хочешь встать с нами? — сдержанно спросил его Вадим.
— Нет, — так же сдержанно ответил тот, — я хочу закончить институт, женится на своей девушке, пусть и в кредит купить квартиру, а там и дети, хорошо бы двоих: мальчика и девочку. Бунта и войны не хочу.
— А…? — начал было я, но щуплый русоволосый мальчик официант меня прервал:
— Я тут подрабатываю, а вообще то на геофизика учусь. Это, — неприметно показывая на внешне беззаботных посетителей кафе, негромко сказал он, — как воскресный пикник летом в горах, они отдыхают, веселятся, думают и говорят о пустяках и не слышат как под веселой зеленой травкой в глубине горы уже бушует магма и огненная лава вот-вот вырвется из жерла. Вот оно… слушайте!
— Он что уже совсем ох…ел?! — орал в дорогой мобильный телефон, сидевший за соседним столиком средних лет хорошо одетый мужчина с покрасневшим от возмущения лицом, — Обычная ставка федерального отката двадцать пять процентов, а ему уже тридцать пять подавай? Сука! Сука!! Сука!!! Все никак не нажрется?! Может еще и пятьдесят потребует? Что?! Я в столице! Да… да и завтра же в министерство. Что?! Тогда сегодня! Прямо к нему домой! Так дела не делают! Тридцать, ты слышал, тридцать это максимум… Официант! Быстро! Счёт!
Глава вторая
Огненны наши души,
Наши тела — лёд.
Слушай, соратник, слушай:
Время нации бьёт!
Ему двадцать пять лет, он успешный менеджер в крупной компании, хорошая зарплата, вполне реальная перспектива служебного роста до начальника отдела, а дальше карьера его не особенно волновала, все будет, он еще так молод. Молод, здоров и совершенно свободен от всех обязательств. Счастливый человек — раньше был. В движении его знают под псевдонимом Кит. Его настоящее имя знает только Вадим, мне он представился как Витёк. Моего погибшего на войне товарища тоже звали Витёк и наверно поэтому мне этот менеджер показался симпатичен, хотя таких вот успешно-нагловатый молодых профессионалов, за их бьющий через край здоровый оптимистичный цинизм я терпеть не могу. Успешный, нагловато — циничный профессионал, это не маска, не камуфляж, он такой и есть в зримой части своей жизни.
Зримая жизнь в ней все было понятно, логично, обосновано, время работе, время отдыху, время развлечениям…
Он и развлекался со своей девушкой в приличном, умеренно дорогом загородном клубе. В воскресенье вечером они возвращались домой довольные, усталые, счастливые. Уикенд прошел хорошо. По радио передали о большой пробке на трассе и он чтобы не торчать в коробке дорогого авто на дороге дожидаясь пока рассосется скопище машин впереди предпочел переждать это время в придорожном ресторанчике. На стоянке оставил машину, он и девушка вошли в помещение. Там уже сидела развеселая компания молодых парней. Услышав их гортанный говор Витёк поморщился, не что бы он был националистом или упаси бог нацистом, просто избегал общения с такими вот толерантными ребятами, от которых ощутимо веяло немотивированной агрессией. Как и многие его сверстники и сограждане Витёк был осторожным человеком, он старался избегать неприятностей и никогда не вмешивался если толерасты задирали других, а уж тем более никогда не употреблял оскорбительные для них выражения. Он был в меру труслив и вполне толерантен. Когда Витёк и его девушка проходили мимо столика где сидели бесцеремонно разглядевшие девушку парни, один из них задрав ей подол короткого платья погладил ее пониже спины. Остальные громко оскорбительно вызывающе захохотали и выжидающее смотрели на Витька. Их пятеро, он один и далеко не боец. Витёк был реалистом.
— Уйдем, — тихо предложил он своей подруге, та быстро испуганно кивнула. Она тоже была реалисткой и догадывалась, что с ней могут сделать эти смуглые наглые парни с клекочущими голосами.
— А ты что русская свинья, подраться разве не хочешь? — встав вызывающе спросил один их парней.
— Нет, — с усилием шевеля как онемевшими губами сказал Витёк, — не хочу.
Поднялись остальные. Подошли. Улыбаясь от грядущего удовольствия окружили. Витек испуганно оглядывался. Одним сильным ударом по голове Витька уложили на пол, в глазах у него помутнело. Дальше его добивали ногами. Испуганные посетители не вмешивались. Девушка отчаянно закричала, ей отвесили хлесткую пощечину:
— Молчи сука!
И она замолчала. Избитого окровавленного Витька подняли и поставили на колени. Поднесли нож к горлу потребовали:
— Кричи. Русские говно! Кричи. Ну…?
Еле шевеля разбитыми губами, плача от боли, страха и унижения Витёк кричал всё что он него требуют, нападавшие хохотали наслаждаясь своей силой, своей властью, ловили кайф от его унижения.
— Теперь, ты, — один из нападавших подошел к испуганной девушке, уверенно и сильно взял ее за горло, — ты сука кричи: Русские говно! Кто не с нами тот под нами! Ну… кричи сука…
Она не стала кричать. Ей разорвали короткое модное платье и избили. Но Витёк этого не видел. Когда его подругу схватили за горло он дернулся и хотел встать, его ударили в затылок и он потерял сознание. Очнулся от осторожных прикосновений, ему протирали лицо мокрым платком. Нападавшие уже уехали. Теперь все вокруг громко возмущались. Милицию, тогда еще милицию, уже вызвали. Витёк был реалистом, он не стал писать заявление. Знал, это не к чему не приведет, живы и слава богу, а то ведь могли и убить. Вернувшись домой он не разбавляя пил шестидесятиградусный виски и чувствовал как с каждым глотком все сильнее и сильнее разгораясь в нем клокочет ненависть. Но он был реалистом и не пошел с охотничьим ружьем на улицу, чтобы убить первого попавшегося смуглого человека. Рядом с ним на диване сидела его избитая девушка и ласково неловко утешала его. От этого становилось совсем уж совсем муторно и просто невыносимо стыдно. Пьяный крича: «Надо быть реалистом!», он перебил в квартире все зеркала, чтобы не видеть своего отражения, своего опухшего лица. Лица реалиста, лица жалкой слизи, лица «русского говна». В ту ночь он хотел умереть и умер. Успешный менеджер, счастливый человек умер и родился другой, кем он стал, он и сам не понимал, он просто понял, что стал другим. Утром он позвонил на работу и не объясняя причин попросился отпуск. Он был хорошим работником и ему пошли навстречу. Он был реалистом и знал, что всегда будет помнить как его унижали, как он захлебываясь кровью и слезами повторял, что «русские говно» и что его девушка которую он не смог защитить видела всё это. Он не смог простить ей своего позора и они расстались. Больше никто из его знакомых об этом случае ничего не знал, можно все забыть, его никто не попрекнет. Жизнь продолжается. Но он не мог забыть, ненависть жгла его. И он не стал заливать ее ни заморским виски, ни русской водкой. Он был реалистом и не искал себе оправданий, он стал искать тех кто как и он не больше хочет быть «русским говном». Он был очень неглупым человеком и искал тех кто не болтает и не льет публичные слезы «о несчастном русском народе», кто не шастает напоказ в вызывающей униформе по около всяческим тусовкам. Он искал тех кто готов с оружием в руках сопротивляться оккупантам и пришлым нацистам. Он искал бойцов национального сопротивления.