Шрифт:
Annotation
Кронвальд Александр Алексеевич
Кронвальд Александр Алексеевич
Чёрная пена
Чёрная пена.
Глава первая.
Человек шёл по вечернему городу, выдумывая способы поднять себе настроение. Ночные звёзды раскалённой дробью зависли на чёрном куполе, создавая иллюзию постоянства и вечности этого мира. Осенняя листва китайским десантом перебиралась с одной территории на другую, явно желая контролировать весь оперативный простор. По аналогии с движением осенней листвы перегруппировывались сейчас и мысли бредущего человека. Сумбур в его голове порождался не столько цепью пугающих событий, сколько падением до нуля в связи с этим настроения. А ведь, как и у многих людей, именно настроение управляло всеми успехами и неудачами этой личности. Так, по крайней мере, было до сих пор. И не факт, что так не будет далее.
Фамилию этот человек имел русскую народную - Скориков. Имя и отчество тоже не особо заверченные в поросячий хвост - Станислав Витальевич. И, видимо, уже в качестве бонуса, Господь подарил ему типичный белобрысый славянский фейс. Роста он был среднего, такого же возраста и, увидев его в большой толпе, то по нему вы просто скользнули бы взглядом, перенеся фокус на более колоритные личности. Как и любой человек Станислав Витальевич
К тридцати годам Станислав уже успел неплохо окончить школу, поучиться в институте, поработать и благополучно уволиться. Собственно, сегодняшнее получение на руки трудовой книжки и было основной причиной сумятицы в его голове. А так как алгоритмы дальнейшей жизни никак не складывались в чёткую программу, то и настроение сами понимаете. В глубине души он всё же надеялся на то, что, как иногда бывало раньше, проснувшись утром, вдруг увидит безукоризненную последовательность действий и, обретя атомный настрой, с энергией расщепления ядра плутония, примется за дело. Конечно, со временем контур аварийной защиты сработает и осадит его на положенный уровень, а, возможно, и вообще прекратит цепную реакцию, подняв стержни, но опыт хотя бы останется. И вот этот самый опыт подсказывал ему сейчас, что, уволившись со стабильной работы он фактически уже уверенно начал движение в направлении геморроидальных узлов. Самое обидное в этой ситуации было то, что Стас мог поступить иначе, не увольняться, терпеть бессмысленный и низкооплачиваемый "притужальник" зажравшихся реформаторов, пытающихся вживить ему и прочим идеи виртуального благополучия, изработать его, как лошадь на соломе, и сдать под патронат ближайшего мясокомбината. Но Станислав принял мужественное решение. Поспешное, в его ситуации не разумное, эмоциональное, но, вместе с тем, уравнявшее его в правах с огромной и чрезвычайно сильной демонической машиной. Он считал себя её победителем, да и назад дороги не было. Как, собственно, не было её и вперёд. А ведь как - то надо кормить семью, и так не слишком - то избалованную жизнью.
Городок, в котором с рождения жил Стас назывался Зеленообск. Это город был типичным представителем породы серо - грязных, хотя на центральной улице имени сами знаете кого был наведён неоново - пластиковый лоск. Мэр, видимо, с помощью друзей, родственников, одноклассников и однокурсников разворовал бюджет не до конца. То ли по причине офтальмологической близорукости, то ли ритуальные жертвоприношения некоторых его коллег насаждали тоску, тревогу и печаль. Хотя многие приближённые "горячие" головы" приводили ему в пример бывшего министра обороны, опыт которого говорил, что грустить некогда, надо брать. В любом случае, имея друзей и подруг на Эвересте власти ты будешь награждён, оправдан и освобождён от, свербящих в резцах, статей Уголовного кодекса. Мэр таких друзей не имел, выводы сделал правильные, улицу ровной, вывески яркими, попу слегка прикрытой, а душу относительно спокойной. В общем, в этом городе было всё ровно также, как и в десятках тысяч городов по всей России. Отливающие перепылами металлика иномарки с, ведущими их, упитанными безработными сочетались с худыми и хмурыми работягами с патронного завода. Административно - налогово - чиновничий осьминог покрыл своими липкими щупальцами город и сосал последнюю кровь и копейки с угрюмых, загнанных в угол, земляков, не особо беспокоясь о процентах потерь в рядах биомассы. Обосновывалось же выкачивание питательных веществ и жизненных сил из хлипких тел пролетариев и интеллигенции неоспоримо - правильной политикой их правительства и партии, в которую они, как бараны по щелчку хлыста, рванули было, перегоняя друг друга. Да ещё и извиняясь на финише в том, что не прибежали первыми. Потом попрозрели, существенно поостыли, поозирались и сменили убеждения на прямо противоположные. Честные работяги и, вечно бедная, интеллигенция не особо мудрствовали над законами и подзаконными актами, свирепо ругая на кухнях и в гаражах "правильных" пацанов, выходцев из разных "контор" и МГУ словами, которые вызовут мгновенный обрыв аорты у судового боцмана потому, что великий мастер убедительного слова таких комбинаций просто не знал, а это его натуре смертельно противоестественно. При всём этом необходимо заметить, что работяги просто поливали всех и вся виртуозными оборотами лексики, а бюджетные интеллигенты ещё и обязательно навязывали друг другу свои варианты выхода из, затянувшегося на всю жизнь, кризиса. Впрочем, случись между ними соревнование в изысканности и колоритности "антиединороговской" фразеологии, вторые нисколько не уступили бы первым.
Знал всё это Стас далеко не понаслышке потому, как сам до сегодняшнего дня был этим самым бюджетником. А потому, наглое и вороватое чиновничье сословие любил также, как аскарида пиперазин. Мелькающие по телевизору слащавые рожи с, гарантированно потными ладошками, вызывали у него сжатие зубов до слышимого треска, независимо от того хорошие ли это рожи, по мнению диктора, или прокуратура уже ведёт по ним проверку. Стас знал наверняка - ворон ворону глаз не выклюет. А потому, челюсти сводило даже при появлении на экране важного представителя Следственного комитета или прокуратуры. "Слуги государевы", как глупые попугаи облепили себя блестящими погонами, значками, петлицами и кокардами, неразумно полагая, что, чем больше блеска, тем ярче звезда. Хотя должны бы помнить: чем настоящие русские золотопогонные офицеры более всего дорожили. Бывало, некоторые из них предпочитали вынести себе часть мозга на стену со скоростью триста двадцать метров в секунду, лишь бы отстоять своё достоинство и честь своей державы вопреки настойчивым пожеланиям, убедительным рекомендациям и капризным настроениям элиты. Таким образом ныне и получается, что некая министерская фаворитка, разорившая семьи честных офицеров и "опустившая" армию на миллиарды, не законопачена в вонючую камеру, а обнюхивает и облизывает красные тапочки своего паскудно слившегося патрона и малюет бездарную хрень на дорогих холстах. Ещё пара лет подобного домашнего ареста и его срок зачтут в срок наказания по приговору, если таковой вообще будет. А миллиарды ей оставят на лечение и в утешение творческой души, как справедливую компенсацию от, неуберёгших её от беды, придворных лизоблюдов. И разоблачение на лицо и золото погон мозгами пачкать не надо потому, что указания даны сверху, а приказы, как известно не обсуждаются. И овцы целы, и волки сыты. Да и честь старушку иметь уже не стильно.
Вот так незаметно, с крутящимися в голове, то ускоряющимися в рваном темпе, то замедляющимися в стиле тай - цзы, мыслями Станислав дошлёпал в пригород. Дом на улице Водопроводной, к которому он подходил, был логовом и цитаделью одинокого семидесятидвухлетнего пенсионера Егорыча. В каком - то смысле гуру или духовника Стаса. Хотя, если к восточным практикам Егорыч имел некоторое отношение, то к священникам уж точно приписан быть не мог. Мало того, что в Бога Егорыч не верил, так ещё и имел собственную стройную, как ему казалось, теорию о гениальной бизнес - структуре под названием "церковь" и о её менеджерах, успешно оказывающих посреднические услуги между Господом и его рабами. Парадокс, по мнению Егорыча, заключался в том, раб по определению ничего не может получить у своего господина, а значит и просить его о чём - либо не имеет никакого смысла. А вот плутоватые посредники по собственной инициативе и при, якобы, крутой "крыше" красноречиво навязывают как основные, так и дополнительные опции. Причём не за фантики, а за денежку. Очень уважал Егорыч анекдоты про эту братию, можно сказать коллекционировал их и с большим вдохновением рассказывал. Приезжает как - то к батюшке чисто конкретный бизнесмен. Выходит из "шестисотого" с огромным котом на руках:
– Отец Сергий, причастите моего кота.
– Сын мой, сие есть животное неразумное, а потому по нашим канонам к причастию допущено быть не может.
–
– Видите, сын мой, через дорогу коммерческую церковь. Туда ступайте, там вам и чёрта причастят.
– Не пойдёт, батюшка. Настоящее причастие требуется!
Бизнесмен достаёт из кармана пачку долларов и суёт её священнику.
– Так что ж вы, сын мой, умолчали, что ваш кот крещёный?
Тем не менее, разнообразные уничтожительные доктрины Егорыча не оказывали пагубного влияния на его физическую работоспособность. А потому и дом, и двор пенсионера содержались в идеальном, как он говорил "флотском" порядке. А ещё замечалось, что Егорыч имел так называемый "дефицит общения" и зачастую, заскакивающей к нему молодёжи, он предлагал не только чай с мёдом, но и многочисленные байки военно - морской направленности. Многие были уверены, что Егорыч каперанг (варианты: контр - адмирал, вице - адмирал, адмирал флота - в зависимости от лукавства зелёного Змия), сосланный в южно - сибирский городок после, удачно проведённой, сверхсекретной операции по переброске на Кубу ( в Гватемалу, Сальвадор, Никарагуа - Змий развлекался от души!) психотронного ( климатического, тектонического - аффтор Змий жжот!) оружия. Степень секретности была таковой, что - по заверениям Егорыча - его устранение и скармливание акулам было лишь вопросом автографа Самого в соответствующем закрытом приказе. Но Сам, учитывая исключительные заслуги Егорыча перед военно - морским флотом, пожаловал ему орден, именной кортик и убедительно попросил, как выразился Егорыч, ненадолго "зашхериться". Почему "зашхеривание" так затянулось, где сейчас орден и кортик Егорыч не объяснял (Змий к этому времени изрядно утомлялся и умолял Егорыча "отбить вечерние склянки"). Суровая правда выяснилась тогда, когда Егорыч попросил Стаса узнать в военкомате о правительственной денежной надбавке к пенсии. Сделал это Егорыч при обязательном присутствии зелёного Змия в стадии, приблизительно, контр - адмирала. Станислав ни на йоту не усомнившись в праведности претензии, устроил офицерам из отделения запаса выволочку, подробно рассказав с каким героическим человеком его свела судьба. Офицеры почесали затылки, прониклись корпоративной патриотичностью и решили восполнить пробел доблестных заслуг Зеленообской области перед Отечеством. По своим каналам они послали запрос о выдающейся личности, жизни и деятельности контр - адмирала, кавалера ордена Красной Звезды и просто скромного человека Ивана Егоровича Купцова. Ответ почему - то не очень удивил офицеров, но заставил несколько раз нервно хохотнуть Стаса. Оказалось, что Иван Егорович Купцов, уроженец города Оренбурга закончил с троечками семилетку, тянул срочную в сапогах в Саратове, а за кражу с целью обогащения запчастей с военного склада год и шесть месяцев подарил Свердловскому дисбату. После многострадальной демобилизации, продав в Оренбурге дом покойного батьки и обильно дав нужным людям "на лапу" дабы утаить судимость, ходил помощником судового кока на сухогрузе "Академик Павлов", который имел порт приписки - Владивосток.
Списан же на берег Иван Егорович был далеко не по героическим причинам и, естественно, без ордена и кортика. Дело в том, что уже тогда помощник кока Купцов активно протягивал "краба" пресловутому пресмыкающемуся изумрудного цвета с целью наведения с ним дружеских, как бы даже не братских, отношений. Животный хорошо шёл на контакт и вскоре стал уже совсем ручным, отвечая Ивану Егоровичу искренней взаимностью и пониманием. Так вот однажды в одном африканском порту судно готовилось к ответному визиту серьёзной делегации. Приём, который ранее устроили африканцы был насыщен туземной экзотикой, метанием копий, подарками, заверениями в вечной дружбе, клятвами в безоговорочной победе над, шалящими там, радикалами, братанием и местными спиртосодержащими растворами. Капитан же, стремясь не курнуться в гальюн по гюйс, энергично взбодрил весь экипаж на предмет приборки и подготовки. Потные рубашки его помощников в эти дни рассматривались не как пренебрежение к форме одежды, а как показатель служебного рвения. Стопудовая тяжесть предпраздничной нагрузки естественным образом легла на камбуз. Кок и его помощники творили чудеса и даже чуть более. В день знаменательной встречи Иван Егорович, логично рассудив, что стол накрывают в общем - то не для него, систематически успокаивал душу посредством воплощения в жизнь прекрасной русской поговорки: "Кто празднику рад, тот накануне пьян!". Имитируя бурное исполнение капитанских установок, он, время от времени, тайком заныривал в специальный трюмный складик. Да так удачно, что к моменту начала церемонии качка стала чувствоваться сильнее, а рыбы за бортом покормились три раза: омлетом, макаронами и борщём. Самих высоких делегатов Иван Егорович не видел, но с удовольствием пообщался со свитой, суетившейся в коридоре, почему - то вооруженной, но тоже не промах выпить. Именно в этот радостный момент и познакомился Егорыч с маленьким улыбчивым китайцем, в обязанности которого входила доставка корзины с фруктами и подача её на стол после трёх условленных хлопков. Корзина была своевременно подана, китаец, соответственно, освободился и был немедленно уведён Егорычем натоптанной тропкой в, любимый до последнего шпангоута, трюмный складик. Китаец с трудом говорил "по - рюски", так как когда - то колымил в СССР на стройках портов. Но и этого было за глаза в сложившихся обстоятельствах. Звали китайца Ло Хай. Был он потомственным мастером редкого и уже почти забытого стиля цзяомэнь таньтуй. Исповедовал Ло ислам и пять лет назад из голодного Китая сбежал на заработки в Африку. Обогатиться желал само собою за счёт того, что умел, но, как оказалось, никому и нафиг был не нужен вместе со своим таньтуем. Так уж повелось, что в этих местах в гораздо большем почёте был легендарный советский конструктор Калашников. Назад в Китай ему было нельзя, да не очень - то и хотелось, но и здесь каждый день зачти за три потому, что без малого шестьдесят месяцев горбатился Ло грузчиком в порту. Причём механические краны портовым руководством не приветствовались по причине чрезвычайной дешевизны физической силы. В общем, поговорить было о чём, а так как свиной тушёнкой Ло закусывать наотрез отказался, то и догнал он Егорыча как истребитель транспортника. Далее - провал, а позже - гудок. Причём длинный, прощальный. В связи с отбытием сухогруза в порт постоянной приписки. На момент, когда Егорыч проснулся в пролетарских объятиях с товарищем Хай, гребной винт сухогруза молотил уже во всю матушку. Китайца оставили на судне не из - за братской любви к вождю Мао и его соратникам, а по причине дороговизны топлива, которое нужно бы было истратить на обратный разворот из - за двух пакостников. Приветливый китаец оказался трудолюбивым и выносливым, с удовольствием работал по камбузу, а также привлекался командой для любых других дел, не отказываясь никогда. Естественно, экипажные острословы мгновенно поменяли местами ему имя с фамилией, но слабо разбирающийся в игре слов китаец всегда улыбкой откликался и на Ло Хай, и на хайло. В свободное же время на грузовой площадке сухогруза Ло был в непререкаемом авторитете. Он самозабвенно обучал энтузиастов основам техники и тактики стиля цзяомэнь таньтуй. Ребята были крупные, спортивные, координированные, но, к сожалению, кроме бокса, самбо и советской вольной борьбы ни о чём подобном понятия не имели. А потому имели отбитые "орехи", голени, стопы и ещё большее стремление к освоению экзотического таньтуя. Увлёкся этим делом и Иван Егорович. Временно расторг договорные обязательства с зелёным Змием, встал на путь исправления и уже почти был уверен, что незначительный инцидент с появлением китайца на борту по прибытии во Владивосток будет благополучно забыт. Но всё повернулось иначе и никто забыт не был. А был рапорт, кадровая комиссия и, как следствие, списание на берег. Куда делся китаец по прибытии никто не знал. Он испарился с судна так, как - будто владел не только таньтуем, но и телепортацией.
Женат Егорыч никогда не был, разумно полагая, что "влюблённый волк уже не хищник". А потому, получив расчёт и сняв с книжки кое - какие накопления, махнул куда глаза глядят, чтобы пристроится хотя бы матросом на речном флоте. Обосновался здесь, на Оби, купил домик, доработал до пенсии. Коротал остаток дней в заботах по наведению шика и блеска на своей "фазенде". А также в безобидном развешивании макарон на уши, забегающим к нему на огонёк, юным романтикам. Узнав правдивую историю жизни бравого морехода, Станислав напрямую, открыто, но без удовольствия поведал её Егорычу. Старик не расстроился, крякнул в усы, взял гитару и запел песню, которую фронтовые штрафники по наследству презентовали послевоенному дисбату: