Шрифт:
Ревновать – значит любить так, будто ты ненавидишь.
Если бы в жизни можно было, как виртуальной игре, уйти с любого уровня и начать все с начала, Майя сделала бы именно это. А где было то начало, та развилка в пути, когда она пошла не в ту сторону? И как определить, куда стоит идти, а куда не надо сворачивать ни при каких обстоятельствах, как бы тебя туда не заманивали? Возможен ли был другой сценарий или все должно было произойти именно так и не иначе?
Наверно все началось тогда, когда Майя, поддавшись стадному чувству, поступила Политехнический институт. Почему стадному? Да потому что их выпускной класс именно стадом пошел в него поступать. Почти все. Классной руководительницей 11
Это теперь, уже учась на втором курсе Политеха, Майя могла признаться себе, что уроки литературы и истории ей нравились гораздо больше, чем физики с математикой. Тогда, в школе, открыто признать это было невозможно. Она не хотела быть хуже других. Она хотела быть такой, как все. Теперь она не такая… Но это ничего не меняет. Конечно, можно перевестись в другой институт. Можно просто бросить этот. Можно даже после этого поступить в какой-нибудь Гарвард, но от себя все равно не уйти… И не только от себя не уйти… Ей никак не уйти от него, самого главного человека ее жизни. Но, возможно, уходить и не надо… Может быть, она еще сумеет все поправить. Хотя… дело вовсе не в ней… Она уже не может сделать ничего…
Все началось сразу на первом курсе…
Майя с удовольствие окунулась в новую студенческую жизнь. Все было не таким, как в школе, а потому приводило в состояния восторга и возбуждения, когда все кажется по плечу, а открывшиеся перспективы – прекрасными и многообещающими. Самым замечательным было то, что не надо было ежедневно делать уроки. Ну, разве что – высшую математику с начерталкой, да и то не каждый день. Девушке казалось, что она наконец вырвалась из пут нудной детской обязаловки и вступила в настоящую, взрослую и насыщенную событиями жизнь. После лекций, коллоквиумов и лабораторных работ они всей группой, которую, как и планировали, составляли в основном Майины одноклассники, шли в соседнюю с институтом дешевую кафешку «Пышки». Там они до отвала объедались этими самыми пышками, густо посыпанными сахарной пудрой, запивая их самым обыкновенным рублевым чаем. Ну… или таким же плохеньким кофе. По желанию, в общем. Вечерами они часто собирались в студенческом общежитии, где жили несколько их однокурсников и однокурсниц, приехавших из других городов. Конечно, было и вино, и сигареты, но никто не напивался до безобразного состояния и ни в какие другие пороки не впадал. Все было пристойно, весело и главное – взросло! Первокурсники казались сами себе господами. Еще бы! Они все выдержали огромный конкурс в престижный институт, уверенно поступили на бюджетное отделение, а значит, были избранными, элитой. Они не могли считать себя золотой молодежью в том смысле, какой обычно влагается в это определение, поскольку среди них не было детей очень обеспеченных родителей, а потому они не имели возможности сорить деньгами направо и налево и предаваться дорогостоящим порокам. Тем выше они себя ценили. Тем сильнее презирали тех, кому родители купили место в их замечательном институте.
Одним из общеобразовательных предметов на первом курсе у них была общая химия. Преподавал ее тридцатилетний доцент Иващенко Константин Эдуардович. В институте он славился какой-то особенной свирепостью на экзаменах, чего первокурсники, естественно еще вообще не успели вкусить, и полной лояльностью в течение семестра. К нему на лекции можно было опаздывать, можно было не приходить совсем или заниматься во время них чем-нибудь другим, например, той же математикой. Самое большее, что можно было заслужить от Иващенко в наказание за нерадивость – всего лишь язвительную реплику разной степени ядовитости в зависимости от проступка. Все знали, что о прогулах Константин Эдуардович в деканат не доносит. Но это так же хорошо знали и в деканате. Секретарша кафедры общей химии Эмма Ивановна время от времени проверяла журналы Иващенко и сама вызывала особо злостных прогульщиков к декану, но это было нечасто. У Эммы Ивановны и других дел было по горло.
Нельзя сказать, чтобы Константин Эдуардович он был хорош собой. Он казался каким-то стертым, размытым, никаким, почти без единой изюминки в облике. Одевался Иващенко очень однообразно: всегда в однотонный темно-серый костюм, под которым только менял рубашки, в разную, но неизменную светлую клетку. Волосы стриг очень коротко, зачем-то оставляя довольно длинной челку. Челка часто падала ему на ничем не примечательные серые глаза, и он легким движением пальцев правой руки забрасывал ее назад. Этот его жест, повторяемый часто, так как преподавателю то и дело приходилось нагибаться то к конспекту, то к пособию, то к тетради студента, был его единственной отличительной способностью, и в институте находились пародисты, которые с точностью воспроизводили перед желающими этот его характерный жест и даже умудрялись повторить выражение лица Иващенко.
Майя к химии относилась не хуже и не лучше, чем к математике или физике. Одинаково. К концу первого в своей жизни семестра она уже вообще забыла, с чем едят эту химию, как раз из-за нетребовательности преподавателя. Его лекции она, конечно, не пропускала, поскольку совершенно не умела это делать, но если в сентябре она писала конспект по предмету Константина Эдуардовича очень аккуратно, как, к слову сказать, и все другие, то к декабрю совершенно распустилась. В то, что писала, совершенно не вдумывалась, а если ей вдруг в ухо вставляли наушник, чтобы она могла прослушать какую-нибудь новую композицию, Майя никогда не отказывалась, как делала на других предметах, и переписывала с доски только одни формулы, не сопровождая их никаким текстом. Гораздо приятнее было покачивать головой в такт мелодии.
Между тем, расплата была не за горами. Химию деканат назначил первым экзаменационным предметом в зимнюю сессию. Сразу трое студентов из первого захода Майиной группы вышли с «лебедями» в зачетной книжке. Все остальные тут же уткнулись в учебники, поскольку конспектом по химии никто не мог бы похвастать. Майя дрожала перед дверью аудитории, в которой шел экзамен, осиновым листом, и никак не могла сосредоточиться на странице учебника. Буквы и формулы прыгали у нее перед глазами. Она с ужасом представляла, как принесет домой двойку в новенькой зачетной книжке, еще пахнувшей типографией, за первый же в своей жизни институтский экзамен. Это будет ни в какие ворота… Это будет позором и диким ударом по самолюбию… Вот вам и взрослая жизнь… Да после эдакого позора родители в наказание запрут Майю дома на все каникулы, как какую-нибудь малолетку, и будут десять раз правы.
Когда Майя взяла билет, сразу поняла, что все потеряно. Ответа на первый теоретический вопрос она не знала, поскольку трех дней, что были отведены на подготовку к экзамену, ей просто не хватило физически. Второй вопрос билета состоял в том, что надо было расписать реакцию гидролиза. Этому Майю хорошо научили в школе, и она с легкостью прибавила к исходному веществу молекулу воды. Поскольку она долго билась над тем, чтобы вспомнить хоть что-нибудь по первому вопросу, к третьему так и не успела приступить.
– Романова, прошу вас. – Майя вздрогнула, услышав свою фамилию и жалко пролепетала:
– Я еще не все… в общем, не готова…
– Это ничего, – снисходительно произнес Константин Эдуардович. – Я и так разберусь, что вы знаете, а что нет.
На ватных ногах девушка подошла к его столу и опустилась на стул.
– Итак… посмотрим, что там у нас прописано… – проговорил Иващенко и взял из ее дрожащих пальцев билет, быстро пробежал его глазами, а потом вытащил из другой ее руки листок, на котором была подробнейшим образом расписана реакция гидролиза, и с удивлением воскликнул: – Ба! Ну, надо же! Представьте, вы сегодня первая, кто ничего ни откуда не списывал! Обычно ко мне садятся с листками, исписанными вдоль и поперек самым мелким почерком… Кроме того, вы еще и понимаете толк в гидролизе! Это очень приятно! Бог с ним, с первым вопросом нашего билета… Мне интересно вот что… – И он начал засыпать Майю вопросами, касающимися различных видов реакции диссоциации. Поскольку это был материал еще школьного курса, девушка отвечала ему без запинки.