Черная радуга

МакЭвой Дж. Дж.

– Что?

Она улыбнулась и от этого стала похожа на Тею. – Боксеры, которые ты оставил в доме, – сказала она, как будто это было очевидно. – У них были голубые и белые полосы.

– Безусловно, это один из способов для начала разговора. Я – Леви Блэк. Предполагаю, твоя сестра не рассказывала много обо мне?

Не то, чтобы меня это волновало.

– Нет. Но не принимай это на свой счет, просто она такая. Она морочит людям голову делая вид, что открывает свою душу, потому что разглагольствует о самых разнообразных вещах, но она никогда в

действительности не рассказывает о себе, – сказала она, сделав глоток кофе.

– Селена, я слегка не понимаю, зачем ты позвонила мне.

– Поскольку я уезжаю из города, – ответила Селена, и я ждал, пока она продолжит. – Она отсылает меня обратно в Мэриленд к нашей бабушке. Она изучает право из-за…

– Из-за вашего отца, я знаю.

Ее глаза распахнулись еще шире от удивления.

– Да. Извини, что вытащила тебя сюда, ведь я даже не знаю, действительно ли ты близок с ней, но я просто должна была попросить, чтобы кто-нибудь немного за ней присматривал, а ты, кажется, единственный человек, которого она знает, или единственный человек, которого она хочет знать.

– Твоя сестра – взрослая девушка, Селена, ей не нужен кто-то…

– Нет, ей нужен, – она опустила голову, крепко сжимая свой кофе. – Она одна из тех людей, которые жертвует всем ради людей, не заботясь или не замечая, что происходит с ней.

– Когда она застукала меня за тем, как я пытаюсь проникнуть обратно в свою комнату, то сказала, что не существует никого в ее жизни, и что она волнуется лишь о том, чтобы удостовериться, что папа и я в порядке. Она была грустной. Впервые, с тех пор как я приехала сюда, ей было грустно.

Не думаю, что предполагал, услышать что-либо из этого.

– Возможно, потому что ты переезжаешь… – начал я.

– Ты действительно не хочешь признавать тот факт, что дело в тебе, не так ли?

– Она отвергла меня, – сказал я, позвав официантку. – Еще не прошло даже двадцать четыре часа, с тех пор как она отвергла меня. Прости, если я немного скептически отношусь к чувствам Теи…, если они вообще у нее имеются, – я повернулся и наткнулся на пристальный взгляд официантки, которая выглядела явно недовольной своей жизнью. – Кофе, черный, пожалуйста, – сказал я официантке и повернулся обратно к Селене.

– Хорошо, тогда позволь мне прояснить, – она выпрямилась. – Мы – черные радуги.

– Это вовсе не прояснило.

– Когда мы были маленькими, наша бабушка часто говорила, что каждый человек рождается со всеми цветами радуги, и в зависимости от людей, окружающих нас, наши цвета либо озаряются, либо темнеют. Тея и я – черные радуги… время от времени, мы становимся ярче, но всегда в конечном итоге снова темнеем. Люди не остаются рядом с нами надолго. Особенно после того, когда понимают, какая жизнь у нас была, они постепенно исчезают из наших жизней, потому что чувствуют себя неловко или не знают, что сказать.

– Опять же повторюсь, она отвергла меня.

– Самосохранение. Так она

и поступает. Но когда Тея отвергает тебя, это просто означает, что она хочет, чтобы ты держался крепче за нее.

– Это сделает меня сталкером.

Она покачала головой. – Это расценивается совсем иначе нами. В тот момент, когда она начинает становиться счастливой, то находит дюжину причин, чтобы сбежать, хотя, честно говоря, она просто боится одного; что, если ты по-настоящему попытаешься узнать ее, все хорошее, плохое и ужасное всплывет наружу, и ты уйдешь. Ты ей нравишься, и это, вероятно, пугает ее до чертиков.

– Откуда ты знаешь?

– Поскольку я боюсь того же самого.

Я покачал головой, когда взял кофе, которое официантка подала мне, и глубоко вздохнул.

– Таким образом, ты хочешь сказать, что я должен продолжать преследовать ее, как собака?

Я не могу этого сделать. Моя гордость просто не позволит мне так поступить.

– Я говорю, что если ты не можешь справиться с ней, со всей ней, тогда уйди сейчас и никогда не контактируй с ней снова. Ты просто причинишь ей боль, а она здесь совершенно одинока, живя в доме Маргарет, потому что мы не можем позволить себе жить где-либо еще в городе. Она ведет себя так, словно ничего не причиняет ей боль, но только так человек, может добиться всего, прежде чем все сломает ее.

– Ты сказала, что она была счастлива? Откуда ты знаешь?

– Она напевала про себя. Она танцевала под музыку 80-х и украла мою гитару… все в ту же неделю. Она никогда не была такой счастливой, как в последнюю неделю лета, и она чувствовала себя хорошо, пока я не увидела ее лицо вчера вечером. Я не могла просто уехать, не увидев тебя перед этим.

– А теперь, когда ты встретила меня?

– Я придержу свои суждения для следующей встречи, так что постарайся оставаться поблизости для этого, – сказала она, улыбнувшись.

– Что я должен делать?

– Находись рядом достаточно долго, и она сама придет к тебе. До тех пор просто приглядывай за ней, хорошо? Я не могу находиться рядом для нее, поэтому если ты можешь… если ты хочешь…

Она пожала плечами и изо всех сил пыталась подобрать слова, чтобы сказать.

Я кивнул. – Я понял. Ты на самом деле приглядываешь за ней.

– Мы единственная семья друг для друга, что у нас осталась… ты, вероятно, заметил все, что она делает, для меня.

Она встала, и начала рыться в сумочке в поисках денег.

– Я заплачу.

– Спасибо, – она улыбнулась. – Ох, и у нас никогда не было этого разговора. Она убьет меня… она убьет нас.

Я кивнул и, сказав эти слова, она ушла.

После проведенной недели с ней и наблюдения за ней в классе, Тея была открытой книгой для меня. Она показывала все свои эмоции на лице, и даже когда старалась скрывать их, я все еще мог прочитать ее столь же ясно, как день. Проблема заключалась в том, что она была городом, окруженным стенами; ты видишь его издалека, но не существует никаких парадных ворот и никакого способа, чтобы войти в него.