Черная река. Тоа-Тхаль-Кас
Шрифт:
Когда Сэдсэку исполнилось семь месяцев и ростом он догнал своего отца, я взял на время у Джима Макензи его старого, покрытого боевыми шрамами ветерана кугуаровой охоты — кошкодава Ниппера, дабы тот преподал Сэдсэку кое-какие уроки. Нип был вполне оленестоек, надежен, свиреп, участвовал во многих битвах, но так и не понял, что подкрадываться к пуме и вступать с ней в бой — не его дело: он должен лишь загнать зверя на дерево и там держать его в плену. Собаке, которая лезет в драку с пумой, на долгую жизнь лучше не рассчитывать, так что Нип жил под постоянной угрозой. Впрочем, умер он от старости.
В свой первый серьезный поход Сэк отправился с Ниппером в январе, когда какой-то фермер сообщил, что на холмах около Драконова озера видел следы пумы и трех годовалых котят. Местность была нетрудная, и охота прошла удачно: мы уничтожили всех четверых. Удар когтями мало что изменил в истерзанной наружности Ниппера, для Сэка же его разорванное ухо явилось боевым крещением. Меня беспокоило только одно — у Сэка все еще не прорезался голос. На беду Нип тоже охотился молча. В следующее
Сэк стал самостоятельным, и в ту зиму мы с ним выследили еще нескольких пум. Голос у него крепчал, на свои первые именины он весил тридцать шесть килограммов и еще продолжал расти. Забор уже не был для него преградой, но без меня он от дома далеко не отходил. Теперь он стал настоящей кугуаровой гончей, единственной в городе, и его общественный престиж был примерно равен популярности местного юродивого.
Потом он вдруг начал слепнуть. Оболочка глазного яблока разрасталась, постепенно закрывая сетчатку, а ветеринара в городе не было. Повстречав на улице городского врача, я описал ему болезнь. Доктору Бейкеру, который и сам охотился на пум, она была известна. Он догадался, что это птеригий — наследственное сосудистое заболевание, частое у породистых собак.
«Обойдемся без поездки в центр, — сказал доктор. — Я приготовлю все, что нужно, и мы прооперируем его сегодня после обеда». Операция удалась, но у Сэка с тех пор стал несколько потрепанный вид.
Образование Сэка продвинулось, когда в городе появился Келли. Его хозяин, геолог-разведчик Фрэнк Муни, объяснил мне, что Келли — метис. «Наполовину лайка, наполовину волк, — сказал Фрэнк. — Из резервации». Пес не разрешал до себя дотрагиваться никому, кроме Фрэнка. Держась на почтительном расстоянии, я осмотрел уши Келли, его широкий череп и мощные челюсти, его иссиня-черную шерсть, объемистую грудную клетку, широкую спину и ляжки, его пальцевые отростки, когти, следы, которые он оставлял на талом весеннем снегу. Я тщательно рассмотрел волосок из его шерсти и сравнил его с волчьей шкурой. И я слышал его запах. Так что либо кто-то одурачил Фрэнка, либо Фрэнк дурачил меня, либо Келли дурачил весь город. Во всяком случае, если среди его предков и затесалась собака, от нее он ничего не унаследовал.
Бобыль Келли привязался к Сэку. Во время своих пребываний в городе Келли навещал нас каждое утро, благосклонно принимал в дар банку собачьей лососины и забирал Сэка на прогулку, знакомя его со всем, что есть изысканного в нашем городе, и обучая терпеливому искусству клянчить у хозяек дармовое угощение: тихонько ткни входную дверь носом и дай ей захлопнуться; потом встань в сторонке и постарайся казаться голодным — слегка облизнись, чтобы тебя поняли, и гляди на хозяйку с рыцарским обожанием, словно она единственная женщина на свете. Но главное — не наступи на тюльпаны.
Случалось, что Келли приходил вечером и оставался ночевать. Где-то под утро, часа в четыре, он проскальзывал в спальню. В бледном сумраке его глаза светились, и меня будило скорее само его присутствие, чем прикосновение холодного носа к моей руке. Я вставал и выпускал его, и он, ни разу не обернувшись, перемахивал через забор и исчезал неслышно, как привидение.
Однажды, когда мы с Сэдсэком жили в палатке у истоков Ликон-Крик в бассейне реки Кенель, к нам вдруг заявился Келли собственной персоной. Накануне Сэка поцарапала пума, которая не хотела или не могла влезть на дерево, так что мне чудом удалось его выручить. На эту пуму надо было бы не меньше четырех собак, а того лучше — западню или капкан.
Я осмотрел нескольких убитых ею оленей. Вместо того чтобы выдирать шерсть, как поступает большинство пум, эта кошка срывала с оленя шкуру целиком. В два прыжка она оказывалась на хребте у жертвы и действовала без осечки. К тому же брала она не по чину. Она уложила на месте черно-бурую лисицу, застав ее подле своей добычи, хотя обычно пумы это терпят. Койот [8] , застигнутый возле другой жертвы, не успел отбежать и на десять шагов. Дикобраза [9] в норе она прикончила аккуратно, почти как пекан [10] . По этому пункту возражений, вообще говоря, не было бы, если бы она отгрызла от своих жертв хоть кусочек. За тот же заход она уничтожила еще целое семейство древесных крыс [11] . Она убила пару лосей [12] с такой же легкостью, как оленей, но есть их не стала. Все это тянуло больше чем на простой каприз. Похоже было, что зверь ненавидит все живое.
8
Койот, или луговой волк (Canis latrans), — характерный зверь открытых пространств Северной Америки — прерий, разреженных лесов, кустарниковых зарослей. Напоминает собаку средних размеров (вес не более 23 кг). Шерсть сероватая или рыжеватая, хвост длинный, пушистый. В сплошные леса почти не заходит. Питается грызунами, кроликами, зайцами и другой мелкой добычей, падалью. Вечерний вой койотов — неотъемлемая особенность прерий. Вреда животноводству не приносит. Скорее даже полезен уничтожением большого количества грызунов. Шкура — малоценная пушнина.
9
Иглошерст, или древесный дикобраз (Erethizon dorsatum), — грызун, представитель американского семейства древесных дикобразов, единственный вид семейства, встречающийся в Северной Америке. Населяет большую часть территории Канады и Аляски, кроме Крайнего Севера, и западную часть США. Довольно крупный зверек (длина тела — до 85 см, вес — 3,5—6,5 кг и даже до 15 кг). Верхняя сторона тела и хвост покрыты длинными желтоватыми иглами. В лесу иглошерсты похожи на большие темные мячи, спрятанные высоко в ветвях деревьев. Часто выходят на края автомобильных дорог, особенно если дороги посыпают солью, и нередко гибнут под колесами машин. Тесно связаны с лесом, но встречаются и в кустарниковых зарослях. Преимущественно ночной зверек. Гнездится в дуплах деревьев или пещерах. Летом питается в основном травянистыми растениями, осенью и зимой обдирает кору на деревьях и считается поэтому вредителем лесов. Однако в настоящее время иглошерст становится настолько редким, что значительного вреда причинить не может.
10
Пекан, илька, или рыболов (Martes pennanti), — крупнее американской куницы: длина тела — до 60—70 см, вес — 6—7 кг и даже — до 8 кг. Шкурка темно-бурая, иногда почти черная. На большей части тела концы волос белые, что придает шкурке серебристый оттенок. Мех длинный, густой, но грубый. Распространен южнее, чем американская куница. Предпочитает смешанные хвойно-лиственные леса, обширные заброшенные вырубки. Менее связан с деревьями, чем предыдущий вид, однако при случае лазает хорошо. По своему образу жизни несколько напоминает харзу. Один из немногих хищников, охотящихся на иглошерстов. Кроме того, поедает самую разнообразную животную пищу, падаль и плоды, как и другие куницы. Ценный пушной зверь, Шкурки пекана в Америке иногда называют «соболем».
11
Древесные крысы (род Neotoma), или неотомы, — группа крысовидных грызунов (22 вида), встречающаяся почти исключительно на западе Северной Америки. У большинства неотом хорошо опушенные хвост и уши, длина тела — 18—25 см, длина хвоста — 13—18 см. Встречаются от влажных лесов до пустынь, но почти всегда в горах или каменистых биотопах. Хорошо лазают по скалам. Гнезда — большие сооружения вроде шалашей или бобровых хаток диаметром до 2 м, располагающиеся или на земле, или на деревьях. В основном растительноядны.
12
Американский лось (Alces alces americanus) —особый подвид лося, близко родственный лосю Евразии, но более крупный, вес в среднем 300—600 кг и до 800 кг, вес рогов — 40 кг, длина тела — 2,5—3 м, высота в холке — 1,5—2,2 м. Относительно широко распространен в Канаде и на Аляске.
За несколько дней выслеживания пумы мы неплохо изучили и ее нрав, и местность. Косой и какой-то раздвоенный след одной из ее задних лап навел меня на мысль, что у этой пумы и в мозгах что-нибудь, наверно, набекрень. Странным также было отсутствие следов других пум — молодых и старых, самцов и самок. Олени попадались в изобилии, мы с Сэком вспугивали их по полсотни за день, и было непонятно, куда провалились другие пумы. Кроме меня, никто в этих местах не охотился, а всего месяц назад здесь их было порядочно. Эта кошка с самыми крупными следами, какие я когда-либо видел, вела себя любопытно, но ненормально, и я чувствовал, что оставлять ее на воле нельзя.
Я тревожился за Сэка, потому что, когда пума решает принять бой на земле, у собаки нет шансов на победу. Кошки взбираются наверх мгновенно и на коротких расстояниях развивают бешеную скорость, но из-за узкой грудной клетки и малого объема легких долгого преследования не выдерживают. Если мы загоним эту пуму в угол, она убьет Сэка мигом, едва переведет дух, или, что еще вероятнее, спрячется, а потом кинется на него из засады.
Сэк рвался в бой, но противник был силен. Келли не мог бы явиться более кстати. Только бы удалось захватить эту киску в удачный момент — утомленной, с полным желудком, подпирающим ее узкую грудь. Только бы собаки не дали ей уйти, пока я добегу. Только бы мне суметь продержать Келли до времени при себе! А в общем умнее всего было бы поскорее собрать манатки и отправиться восвояси. Вместо этого я занялся приготовлением успокоительного для Келли: мясо жареное, мясо тушеное, вырезка. Соблазняя, я скармливал ему кусок за куском, так что казалось, что он вот-вот лопнет, но я все-таки припрятал еще кус жаркого на случай, если за ночь он снова проголодается.
Проснулся я в шесть. Келли никуда не удрал. В мире, куда высунул нос новорожденный день, было жутко холодно — градусов сорок. Ни дуновения: синий дым от березового костра, на котором я поджаривал толстые ломти оленьей печенки для нас троих, столбом упирался в отполированное голубое небо. В полукилометре под нами, над рекой Кенель, шевелился ледяной туман, и более плотные его клочья клубились над незамерзшими порогами. Ни единой живой твари, только буроголовые гаички бодрой гурьбой налетали на наш лагерь в надежде на подачку. Поразительно, что их тонкие, как зубочистки, ножки не перемерзают и не ломаются от холода. Семеро лосей по-прежнему паслись либо лежали в лощине в километре от нас. За последнюю неделю они продвинулись всего на несколько сот метров. Среди них были три самки почти на сносях. Осматривая их пастбище, я диву давался, как это им хватало пищи.