Черная сага
Шрифт:
— Глупец! — сказал Лузай.
— Трус, — усмехнулся ярл.
Я промолчал. Да, я глупец, да, трус. Пусть будет так! Потом мы все равно когда-нибудь да встретимся — не здесь, конечно же, а там уже, подумал я, — и вот тогда я вам скажу, кто останавливал меня, кто наставлял… А пока я сказал:
— Острых мечей! Большой воды!
— Как знаешь! — мне ответили.
И стали собираться. А я, чтобы на это не смотреть, лег, повернулся к ним спиной. А дождь не унимался! Он так хлестал, что я даже не слышал, как они ушли. И воя больше я
И заснул.
А утром меня разбудили и стали бить и спрашивать:
— Где твои братья?!
Я молчал. Тогда меня выволокли из землянки и потащили к Главному Кострищу. Дождь давно кончился, светило солнце, пели птицы.
А рыжие, собравшиеся возле Кострища, молчали. Старший старейшина вышел ко мне, посмотрел мне в глаза и спросил:
— Ты знаешь, где они?
— Нет, — сказал я, — не знаю.
Старик кивнул:
— Да, вижу, ты не лжешь. Они что, тебя бросили?
— Да, бросили. Втроем мы бы не смогли уйти.
— А почему?
Я замолчал. Старший старейшина разгневался и закричал:
— Ты знаешь, почему! Я вижу — знаешь! Так отвечай же!
Я молчал. Тогда он приказал, чтобы меня пытали. Начали пытать. Мне было очень больно. И только иногда мне становилось легче — это когда прибегали гонцы и с гневом восклицали, что беглецы не найдены ни там, ни там, ни там, что все ловушки, петли и капканы, все волчьи ямы пусты! Собравшиеся недоумевали, как это можно было ночью — и в такой сильный дождь! — все это благополучно миновать.
— Здесь скрыто колдовство! — кричали рыжие. — Пока мы не узнаем, кто колдун, их и искать-то нечего!
— Да, это верно, — соглашался я. — И не найдете, да!
Но кто колдун, кто помогает ярлу и Лузаю, об этом я молчал. Ведь вы же знаете: об этом говорить нельзя. Старший старейшина, как я в этом уже убедился, обладал великой силой, и потому я очень боялся, что стоит мне только назвать того, кто помогает моим братьям, то… Кто знает?! Старейшина тогда бы мог вот прямо здесь, не сходя с места, сразиться с нашим — их! — спасителем, и тогда…
Мало ли! А так старейшина не знал, кого ему искать, чей дух он должен вызывать и с кем ему нужно сражаться.
А время шло! Я знал — ярл и Лузай уходят все дальше и дальше и дальше. И тот, кто их ведет, не ошибется — выведет. И это приглушало боль. И вот о чем еще мне думалось: а если бы и я с ними ушел, что было бы тогда? Тогда бы, думал я, рыжие не теряли бы время на возню со мной, а искали бы, искали, искали… И хоть у Лузая и ярла очень надежный проводник, но они сами-то быстрее, чем могут бежать, не бегут, а посему очень трудно сказать, чем все бы это кончилось, когда бы с ними был и я. А так…
Я выдержал три дня! А на четвертый день, когда мне уже стало все равно да и еще подумалось «зачем? они и так уже ушли из этих мест!», я…
Говорить уже не мог, а только едва слышно прошептал:
— Их вел Хвакир, пес Хрт и враг Чурыка. Он ночью выл и вызвал их. Они ушли.
Старейшина пристально посмотрел мне в глаза, покачал головой и сказал:
— Да, ты не лжешь, все так оно и было, — а после приказал, чтобы меня оставили в покое.
И после этого я целых восемнадцать дней лежал в своей — теперь уже моей, не ярловой! — землянке. Меня кормили словно на убой. Да так оно и было! Сегодня утром они пришли ко мне и сказали, чтобы я готовился.
— К чему?
— Рыба ушла. В реке совсем нет рыбы. Мы будем возносить молитвы к Небу.
— А я?
— А ты эти молитвы передашь. Готовься! — и ушли.
Вот, значит, как! Значит, завтра меня уже всего — с головы до пят вымажут белой глиной и отведут к Главному Кострищу. Что ж, может быть, это и справедливо — ведь это именно я дал тогда глупый совет прыгать за борт. А если б тогда мы послушались ярла и дождались темноты, то, глядишь, Хвакир и помог бы нам сняться с мели и беспрепятственно двинуться дальше. А так…
Завтра меня сожгут. Но я еще раз обману этих проклятых дикарей! Не буду я там, на Небе, спрашивать об их рыбе, а обращусь к Великому Прародителю и спрошу у него, спаслись ли мои братья. И если оно так, то мне сразу станет легче!
4
Для того, чтобы понимать один другого, люди придумали множество слов. Но это все от суеты. А суета пошла от женщин. Пока их, женщин, не было, нам с Хозяином для разговоров хватало всего лишь трех слов — «брат», «враг» и «кровь». И мы были сыты и счастливы, у нас всегда было полно добычи. Потом явилась Макья, женщина, и сразу все переменилось. Вместо того, чтобы отрезать кусок пожирнее да молча положить его возле порога, Макья совала мне голые кости да при этом еще приговаривала: «Кушай, кушай, дружок! Ты же, наверное, голоден!»
Да, я был голоден! Ну так и брось мне кусок пожирнее, молчи!..
Как же! Бросит! Дождешься! Лучшие куски Макья приберегала своим разлюбезным деткам, а мне доставались одни лишь объедки. Вот почему я Макью не любил. И не люблю. И сыновей и дочерей ее, таких же болтливых, как и она, я тоже не очень-то жаловал. Один только Подкидыш был мне по нраву. Подкидыш никогда не тратил время на пустые разговоры, а забрасывал лук на плечо, выходил на порог, свистел — и я бросался ему под ноги, мы шли охотиться.
И все-таки, Подкидыш — это вам не Хрт! Подкидыш есть подкидыш. Хрт не любил стрелять из лука. Хрт бил мечом — медведя, тура, зубра… А Подкидыш стрелял только птиц или мелкую дичь. Зато был щедр! Я мог порвать и съесть подстреленную им птицу, оставив от нее лишь перья — а Подкидыш меня не ругал. Только махал рукой, смеялся, закладывал еще одну стрелу и снова целился…
Я удивлялся — с чего это он так не любит птиц? Не раз хотел спросить… Да вот не мог. Я же не умею разговаривать, как все, я умею только думать. Вот я и думал, что он, Подкидыш, им, птицам, просто завидует, и потому…