Черная Салли
Шрифт:
— Тише, ради неба, тише, ты нас погубишь! — шептала Джен. — Скажи, какой это Браун? Он белый?
— Да, он белый, но он обращается с неграми, как с равными, и хочет добиться для них свободы. Это тот капитан Джон Браун, которого называют Осоатомским. Эх, славно он пустил красного петуха канзасским богатеям! Старый Грэгори говорит, что было светло, как днем, и негры плясали с головешками в руках…
Не скоро еще заснули Джим и Джен. Дочка их давно спала, а они продолжали шептаться в каморке, и обоим им грезилась будущая свобода.
Наутро Джим Бэнбоу поцеловал жену и дочку, захватил мотыгу и отправился
В этот день ему предстояло расчистить хлопковое поле. Солнце только что поднялось, но было уже нестерпимо жарко. Джим шел мимо грядковых полей табака. Осенью табак этот соберут и будут настаивать на меду и прогревать на солнце, а потом хозяин отправит его в Нью-Орлеан на продажу.
Из всех хижин шли на плантации черные люди. Джим не заметил, что за ним по пятам следуют два надсмотрщика ирландца. Один из них был Кеннон, вечно пьяный и сонный лентяй. У него были всклокоченные волосы, бессмысленные глаза и бледное лицо. Негры его не боялись и презирали за пьяную болтовню. Зато второй ирландец — О'Дейн — всем внушал страх. Он был изысканно вежлив с невольниками; обращаясь к ним, звал их «сэрами», постоянно улыбался, показывая белоснежные зубы, — и при всяком удобном случае бил негров тонким стальным хлыстом.
Мулат быстро шагал по дороге, красный шарф болтался у него на шее, широкие брюки были запачканы землей. Вот уже его участок, на самой опушке леса.
Дурная слава шла про этот лес. Говорили, что в чаще есть болото, в котором погибает всякий осмелившийся проникнуть в лесную глубь.
Под темной тенью деревьев прятались мускусные крысы, вечером над лесом пролетали желтоголовые ночные цапли. На опушке росли дикий имбирь, остролист и брусника. Фантазия негров населила лес злыми духами, домовыми, лешими. А тетка Харри уверяла, что в лесу живет сам Визигира, царь летучих мышей. Негры боязливо обходили лес и передали свой страх белым. И никто не отваживался нарушать лесной покой.
Джим готовился свернуть на хлопковую межу, когда прямо перед ним появились оба ирландца.
— Ну-ка, парень, дай лапки, я тебе надену украшеньице, — сказал, заступая ему дорогу, Кеннон. — Да ты не ерепенься. Спокойней, спокойней, паренек…
Бабушка Салли заговорила басом, изображая грубый голос надсмотрщика. Ребята слушали затаив дыхание.
СТОН В ТЕМНОТЕ
Вдруг в вечерней тишине раздался не то стон, не то плач.
— Вы слышали? Что это такое? — насторожилась бабушка. — Как будто кто-то стонет…
Она поднялась со стула и заковыляла на угол, к бензиновой колонке, откуда доносились стоны.
Было совсем темно и прохладно. По дороге, отбрасывая беглый свет, проносились автомобили с зажженными фарами.
— Кто здесь? Отзовись! — негромко сказала бабушка.
Ребята шли за ней по пятам. Стоны раздавались все явственней. Густая тень лежала у домов. Нил зажег спичку, но она обожгла ему пальцы и погасла. Беппо вытащил из кармана электрический фонарик, и при его слабом свете все увидели согнутую человеческую фигуру, прислонившуюся к колонке. Человек жалобно стонал. Бабушка заковыляла к нему.
— Что с вами, сэр? Вы больны? Боже праведный, да это Чарли! — вдруг закричала она. — Чарли, мальчик мой, как ты сюда попал?
— Кровь! — отскочила Мэри Роч. — Ай, смотрите, он весь в крови!…
Беппо перемахнул через забор, отделяющий бензиновую колонку от соседнего дома.
— Сейчас позову миссис Аткинс! — крикнул он из-за решетки.
Бабушка, Нил и Стан подхватили Чарли под руки и осторожно повели его к дому. Ноги у Чарли заплетались, по лицу ползла струйка крови и пачкала его праздничную рубашку.
Позади испуганной кучкой следовали остальные ребята. Никто не решался говорить. Навстречу уже бежала миссис Аткинс.
— Чарли, дорогой, что с тобой? — Она схватила мальчика на руки. — Кто тебя обидел?
— Полицейские… — пробормотал Чарли. — Полицейские нас… — У него захватило дыхание.
Учительница внесла его в дом и положила на постель. Бабушка быстро извлекла из своих карманов бинт, марлю, вату — все, что нужно для перевязки. Нил побежал греть воду. Миссис Аткинс снимала с Чарли чулки и башмаки. В это время раздался стук в дверь, и на пороге появилась взволнованная белокурая женщина. Она была закутана в черную шаль, на подбородке у нее виднелось большое родимое пятно. При виде Чарли женщина всплеснула руками:
— И его уложили?! Негодяи! Сражаются с ребятами! Боже мой, когда же кончатся эти ужасы?… Тони вернулся с выбитыми зубами.
— Он не сказал вам, миссис Фейн, где их так изуродовали? — спросила учительница, продолжая быстро раздевать сына.
— Нет, он только бормочет: «Полиция, полиция…», и весь трясется. Я его поскорей уложила в постель. Да что уж тут расспрашивать! Разве и без того мы не знаем, кто их избил… А прошлогодние забастовки, когда арестовывали ни в чем не повинных ребятишек!…
Миссис Фейн махнула рукой и подошла к постели.
— Дайте я вам помогу, миссис Аткинс. Перевязки — моя специальность. Когда Фейна забрали на войну, я пошла работать в Красный Крест. Через мои руки прошло по меньшей мере тысячи две раненых.
Она быстро осмотрела Чарли.
— На щеке просто большая царапина. Это пустяк, залепим пластырем. Дайте марлю. Вот так. Теперь бинт. Вот ранка на лбу меня беспокоит. Надеюсь, что жара не будет.
Миссис Фейн быстро и ловко перевязала лоб Чарли. Мальчик весь ушел в подушки. Он не шевелился и не открывал глаз.
— Ничего, отойдет, — успокоительно сказала миссис Фейн. — Ну, а теперь я бегу к своему мальчишке. Нет, не благодарите меня, миссис Аткинс, вы же знаете, как я люблю вашего Чарли…
Она пожала руку учительнице, поцеловалась с бабушкой и ушла.
Школьники молча толпились у дверей, не зная, что делать.
— Отправляйтесь по домам, дети, — устало сказала учительница. — Уже поздно, и Чарли нужен покой.
УТРОМ В ШКОЛЕ
Утром учительница, как обычно, пришла в школу. Голос ее звучал ровно, и воротничок был свежевыглажен, но лицо осунулось, и ребята не слыхали от нее обычных шутливых замечаний. Да и сами ребята в этот день сидели очень тихо и почти не шалили. Все еще находились под впечатлением вчерашних событий. Тони не пришел в школу, а Нил явился только ко второму уроку: ему пришлось помогать дома бабушке. Весь этот урок ребята просидели как на иголках; они ерзали на своих скамьях и пальцами, губами, глазами сигнализировали Нилу: «Как у вас там дела?»