Черная шаль
Шрифт:
Эти мысли тяготили ее, работа утомляла, и, чтобы отвлечься, она брала одну из книг, которые ей удалось захватить из дому. Иногда, кивая головой на дверь, она спрашивала служанку:
– Что он там?
Джеза недовольно хмыкала, пожимала плечами, презрительно выпячивала губу и отвечала:
– Голову на книгу положил. Может, спит. Может, думает. Кто его знает.
Джерландо думал; он думал о том, что в конце концов не так уж счастливо складывается его жизнь.
Да… Он теперь хозяин, а власть проявить негде; есть у него
Он метался, не мог работать, и острые желания мучили его. Его тянуло к жене, потому что она отвергла его. Что говорить, она не нравится ему теперь. Однако же – что это за договор такой? Он ей муж, ему решать, а не ей.
Он поднимался. Выходил из комнаты. Шел к ней. Видел ее сквозь приоткрытую дверь, и возмущение исчезало. Он тяжело вздыхал и, не желая признаться, что у него просто не хватает духу, говорил самому себе, что дело не стоит труда.
Однажды он вернулся из города после очередного провала на экзаменах. Ну, хватит! Отучился! С него довольно! Он сгреб со стола книжки, тетрадки, чертежи, линейки, готовальни, карандаши, потащил их вниз, свалил перед домом и принялся разжигать костер.
Прибежал отец, попытался остановить его. Джерландо взорвался:
– Не суйтесь не в свое дело!.. Я теперь сам хозяин!
Прибежала мать. Подоспели крестьяне, работавшие неподалеку в поле. Груда бумаги уже дымилась, дым становился все гуще, что-то затрещало, сверкнуло пламя и взвилось к небу. Услышав крики, Элеонора вышла на балкон; за ней появилась служанка.
Джерландо стоял без пиджака; белый от ярости и надувшись, как индюк, он бросал в огонь орудия долгой и бессмысленной пытки.
Элеоноре стало смешно, и она поспешила спрятаться. Но свекровь заметила ее улыбку и закричала сыну:
– Синьора-то наша! Радуется, видел? Смешно ей!
– Еще наплачется! – крикнул тогда Джерландо, обернувшись к балкону.
Элеонора услышала и побледнела. Она поняла, что пришел конец той тихой и печальной жизни, которую она вела до сих пор. Какую короткую передышку даровала ей судьба! Что нужно от нее этому зверю? У нее нет больше сил. Даже самый незначительный удар прикончит ее.
Тут она увидела Джерландо. Он тяжело дышал, и лицо его потемнело от гнева.
– Хватит! – заявил он. – Поиздевались! Отец мой крестьянствует, и я буду крестьянствовать. Так что нечего строить из себя синьору. Долой все эти тряпки! Ни к чему ребенку эти оборки! Будет крестьянин, как я. Старуху выгони вон. Сама будешь стряпать и за домом смотреть. Как моя мать смотрела, так и тебе придется. Ясно?
Элеонора встала.
– Мне нет дела до твоей матери, – сказала она, гордо глядя ему в глаза. – Я – это я, и тебе не сделать из меня крестьянки.
– Ты моя жена! – заорал Джерландо и грубо схватил ее за руку. – Сделаешь, как я сказал. Как прикажу, так и сделаешь. Поняла?
Потом
– Убирайся! Не нужно мне тут прислуги!
– Я иду с тобой, Джеза! – крикнула Элеонора, пытаясь высвободить руку.
Но Джерландо не выпускал ее, сдавил сильнее, заставил сесть.
– Еще чего! Останешься тут! От меня не уйдешь! Хватит, я из-за тебя наслушался! Ну-ка, тащи все сюда из своей норы! Довольно мне одному тянуть лямку! Хватит, наплакался!
– О чем же ты плакал? – сказала она, сдерживая слезы. – Ведь я ничего от тебя не требовала.
– Вот как, не требовала? А чтоб я тебя не трогал? А чтоб я к тебе близко не подходил? Как будто я какой-нибудь… как будто с такой важной синьорой и поговорить нельзя! Наняла служанку, чтоб мне за столом подавала! Сама должна подавать, как все жены!
– Что тебе еще от меня нужно? – спросила Элеонора, стараясь сдержаться. – Если ты хочешь, я буду прислуживать тебе сама.
Тут она не выдержала, хлынули слезы, закружилась голова, и она потеряла сознание. Мгновенно растерявшись, Джерландо кинулся к ней. Он не дал ей упасть и, вместе с Джезой, отнес ее в кресло. К вечеру у нее внезапно начались схватки.
Не помня себя от страха и раскаянья, Джерландо побежал за матерью. Немедленно послали какого-то мальчишку в город, к акушерке. Отец сильно перепугался – если невестка выкинет, что будет с усадьбой? – и напустился на сына:
– Дурак ты, дурак! Что наделал! А если и она помрет? Не оставит тебе детей? Пропадешь. Школу бросил! А сам лопату держать не умеешь! Пропадешь, как собака!
– Да бог с ним со всем! – кричал Джерландо. – Только бы жива осталась!
Прибежала мать и завопила, воздев руки к небу:
– Доктора! Доктора, скорей! Умирает!
– Что с ней? – спросил Джерландо, побелев от страха. Но отец толкнул его к двери:
– Беги! Скорей!
Джерландо весь трясся. Он пытался бежать, но слезы мешали ему. На полдороге он столкнулся с телегой, в которой ехали мальчишка с акушеркой.
– Быстрее! Быстрее! – закричал он. – Бегу за доктором! Она умирает!
Он споткнулся, упал, вскочил, весь в пыли, и побежал дальше, вцепившись зубами в ободранную руку.
Когда он привел доктора, Элеонора была при смерти. Она истекала кровью.
– Убийца! Убийца! – причитала Джеза, хлопоча над своей хозяйкой. – Это все он! Поднял на нее руку!
Но Элеонора отрицательно качала головой. Она чувствовала, как постепенно, вместе с кровью, уходит из нее жизнь, убывают последние силы и холодеет тело. Вот и хорошо. Умирать не страшно. Даже приятно – такое облегчение после ужасных страданий. Бледная как полотно, она смотрела в потолок и ждала, когда ее глаза закроются наконец, сами собой, тихо-тихо, совсем тихо, навсегда… Словно сквозь сон увидела она старого доктора, который был свидетелем у нее на свадьбе. И улыбнулась ему.