Черная сирень
Шрифт:
Питаться полковником она не смогла, слишком любила. Так беззаветно, как, должно быть, те, кто верует, любят своего Бога, непонятного и недоступного.
В то время, пока Никитин составлял существенную часть ее жизни, она даже не пыталась анализировать, почему безо всякой борьбы отдавала его другим.
А после, годами глядя в ночную темноту, все-таки поняла почему.
Она всегда горела. Горела рядом с ним, горела в ожидании его, горела вместо него.
А он был тем, кто подбрасывал дрова в ее
А та догадывалась и допускала. Не только ее – были же и другие, звонкие и случайные, как стихи. Но та терпеливо ждала, отжимала и полоскала белье, даже не пытаясь найти какой-то особый смысл – просто заполняла все свободное пространство своими хлопотами, просьбами и доступностью теплого тела.
– Ну что вы замолчали? Сказали, в общем-то, банальность и оборвали тему.
– Сколько ни повторяй банальность, от нее не убудет, да и смысла она не потеряет.
– Возможно.
Хм… А что-то в нем все-таки было, в этом Валерии Павловиче…
Простой славянский тип внешности, за годы работы с людьми она таких множество встречала – и тут же забывала, но у этого будто звездочка невидимая на лбу нарисована…
Следующий его вопрос был столь неожиданным по отношению к внешнему и столь точным по отношению к внутреннему ее состоянию, что заставил Варвару Сергеевну растеряться.
– Скажите, а сильно вы его любили?
– Гм… А вы ее? – попыталась она отразить удар.
– Думал, что любил… А оказалось – только питался.
Любопытство все-таки взяло верх:
– Она ушла к другому?
– К другой.
– Ух… Неожиданно! Действительно неожиданно…
– Давайте сразу начистоту! Я уже когда-то так часто повторял все это разным сочувствующим, что это перестало быть для меня оправданием. Со мной все хорошо. После того, как это произошло, у меня были женщины… и в достаточном количестве, – с нервом в голосе уточнил он. – И все они оставались довольны, по крайней мере, в этом плане…
– Итак, ваша женщина ушла к другой?
– Берите выше – моя жена.
– М-да…
Варвара Сергеевна взглянула на часы: Анька вернется сегодня самое ранее к пяти, кошки сыты, окна закрыты.
Она подозвала официантку и заказала себе второй кофе.
– Я зачем приходила-то… У меня две кошки.
– И как их зовут?
– Эспрессо и Капучино.
– Круто! – улыбнулся Валерий Павлович.
– Или по-простому – Пресли и Капа…
Варвара Сергеевна замолчала, колеблясь, стоит ли продолжать разговор. Но сейчас перед ней сидел обычный человек, с неустроенной личной жизнью, живой, импульсивный, любопытный, бросающий курить и, черт побери, как ни крути, очень симпатичный!
– И вы испытываете чувство вины, когда надолго оставляете их дома.
– Как вы догадались?
– Я еще вчера это понял. Во-первых, вы часто смотрите на часы, во-вторых – у меня прекрасное обоняние.
Самоварова стушевалась.
– Неужели разит?
– Да нет, конечно! Но у меня в самом деле исключительный нос, способный улавливать едва ощутимые запахи! И даже годы табакокурения не смогли свести на нет эту особенность.
– Вам бы в органах служить.
– Думаю, наши профессии очень похожи.
– И что из этого следует?
– Из этого следует то, что вы сами в силах победить свой невроз.
– Так у меня невроз?
– Невроз.
– Просто невроз, да?! А отчего не шизофрения?
– Да шизофрении вам о-о-очень далеко. Хотя, по правде говоря, считается, что вялотекущая есть у каждого.
– Не талантливо вы мне сейчас врете, Валерий Павлович!
– Вы мне тоже, Варвара Сергеевна, вот уже второй день как совсем не талантливо врете… Сигареткой, кстати, не угостите?
5
Галина, расфуфыренная словно для красной ковровой дорожки, толкнула дверь народного кафе «Три пескаря».
Разуваев еще по телефону объяснил, что, помимо всеобщей ностальгии по этому месту, где они любили в старших классах распивать свои первые взрослые коктейли – пиво плюс водка, была и еще одна веская причина остановить выбор на этом заведении: оно было недорогим, а далеко не все бывшие одноклассники готовы были расстаться даже с небольшой суммой денег.
Макс Разуваев, организатор, встречал гостей у длинного, накрытого стола.
Эх, вот ведь красавец!
Хотя да, уже заметно состарился…
Но порода, порода!
Все тот же рисунок чувственных губ, все тот же орлиный профиль!
И стать, и фигура!
Это не пропьешь…
– Галочка, у-у-у… какая ты…
Галина кокетливо придержала своими руками руки Макса, готового заключить ее в объятия, и откинула голову назад:
– Ну, какая?
– Не могу найти слов!
Разуваев все же изловчился и пристроил на ней свои руки, а затем быстрым, вороватым движением огладил ее рукой пониже спины.
Галина позволила себе не заметить этого жеста и, поддерживая заданную с ходу тональность, продолжала флиртовать:
– Ну… несравненный мой, а где же все?
– Так… Покурить вышли, кое-кто опаздывает – и вот! – он махнул рукой в самый дальний угол стола.
О господи…
За столом, оказывается, уже жались друг к дружке несколько бывших одноклассников, которых Галина поначалу и не заметила.
Ее охватило искреннее недоумение.
Вот этот бесформенный толстяк, готовый под прицелом ее глаз провалиться сквозь землю, это кто? Неужели Мышинский?!