Черная стая
Шрифт:
"Буду жить, -- усмехнулся про себя Войцех, -- если уж о достоинстве беспокоюсь".
Тела коснулась прохлада крахмальной простыни, под ней чувствовалась мягчайшая перина, сверху -- шелк одеяла. Войцех попытался было задуматься над происходящим, но почти сразу уснул. И на этот раз сон был вполне человечьим -- звук трубы и летящие на битву кони.
Разбудило его прикосновение ледяных пальцев к обнаженному животу. Шемет сжался, стиснул зубы, предчувствуя неизбежную боль, но на этот раз легчайшее касание было почти ласковым.
– - Я сделал все,
В ответ раздался странный звук, словно кто-то всхлипнул в ужасе.
– - Бульон, молоко, -- с насмешкой произнес баритон, -- а ты что подумал? Я более не могу злоупотреблять твоим гостеприимством, у меня дела в Константинополе. Прими на прощание совет, не торопись с объятием. Дай ему окрепнуть.
– - Но ты сказал, что он еще может умереть, -- сказал почти что знакомый голос.
– - Может, -- сурово произнес баритон, -- но ты мне запретил поддерживать его силы. Я вытащил из него все, на что он был способен. И его безумие... Он почти дошел до предела, за которым будет бесполезен даже для такого Безумца, как ты. И вернулся. Удивительная крепость духа. Береги его, друг мой. Возможно, ты был прав, и ему еще предстоит вернуть мне долг. Прощай.
Дверь захлопнулась за незнакомцем, и в комнате снова воцарилась тишина.
– - Войцех, -- позвал мягкий юношеский голос, -- Войцех, ты меня слышишь?
Шемет решил не отвечать. Ему спасли жизнь? Что ж, прекрасно. Но что делать с этой жизнью, он решит сам. И уверенность в том, что цена, которую ему наверняка назначат за ее спасение, окажется выше, чем он готов заплатить, укреплялась в Войцехе с каждой минутой.
Дорожный провожатый исчез вместе со странным лекарем. Теперь о Войцехе заботился тот, кто просил о его жизни. Кормил из чайника теплым бульоном или молоком, обмывал, расчесывал, с почти родительской нежностью, словно малое дитя. Силы понемногу возвращались, но Шемет упорно делал вид, что не в силах ни пошевельнуть рукой, ни повернуть голову. Судя по шуму, доносившемуся из-за плотно закрытых ставен, визиты свои непрошеный благодетель наносил по ночам. В комнате стояла кромешная тьма, но хозяин дома, похоже, видел не хуже, чем днем. Войцех все еще спал большую часть времени, но в краткие часы одинокого бодрствования все его мысли сосредотачивались только на одном -- на побеге из слишком гостеприимного дома.
Наконец, настало утро, когда Войцех с трудом сумел подняться в кровати и встать на ноги. Его шатало, но он добрел до стены и, придерживаясь за нее, ощупью добрался до окна. Задвижка долго не поддавалась, и, когда окно, наконец, приотворилось, впустив в комнату узкую полоску света, Шемет сполз на пол, переводя дух.
Кроме большой и пышной кровати, в комнате высился резной шкаф, у стены стоял умывальный таз и кувшин на полке, рядом -- большое зеркало. Преодолевая слабость Войцех, пошатываясь, подошел к нему, вглядываясь в полумраке в серебристую поверхность венецианского стекла.
За время, проведенное в постели, Войцех исхудал до последней крайности. Щеки ввалились под пушистой бородкой, глаза запали. Руки превратились в птичьи лапки, ребра под истончившейся кожей можно было пересчитать взглядом. Но шрамов не было. Туго натянувшаяся кожа была гладкой, словно у младенца. Войцех в недоумении оглядел себя, не веря своим глазам. Даже узенький шрам на большом пальце, напоминавший о неудачно вырезанном в детстве деревянном кораблике, исчез. С рук сошли цыпки, перламутрово-розовые ногти выглядели ухоженными, как в петербургские беспечальные времена. Зубы, не так давно шатавшиеся и кровоточившие, крепко засели в деснах. А тот, нижний, наполовину обломившийся, из-за которого раздуло щеку, был цел.
– - Чертовщина какая-то, -- пробормотал Войцех, еще раз придирчиво оглядывая себя, -- мистика и суеверия.
Даже произошедшая с ним необъяснимая перемена не могла заставить его поверить в чудо. Впрочем, времени на размышления о чудесах не было.
Он с трудом добрался до шкафа и, распахнув резные дверцы, перевел дух. На полках лежали в образцовом порядке сложенные простыни и наволочки, отдельной стопкой -- тонкого полотна порты и нижние рубахи. Ничего, похожего на верхнее платье, там не нашлось.
Время бежало неумолимо, пока Войцех, медленно и неловко, облачался в оказавшиеся слишком широкими порты и рубаху. Все это он старался проделать как можно тише, за время пребывания в доме он ни разу не слышал слуг, но это не означало, что их нет. Закончив с одеванием, присел на кровать, собираясь с силами. Взгляд его упал на противоположную стену, где -- о чудо!
– - под украшавшим ее старинным женским портретом пожилой дамы в чепце золотым блеском сверкнула рукоять висевшей на стене сабли. Вид ее придал Шемету сил, и Войцех, уже почти не волоча ноги, добрался до нее, сорвал с крючка и облегченно вздохнул, увидев знакомую надпись и приметную царапину на ножнах. Находка показалась ему добрым знаком.
С замирающим сердцем Войцех приблизился к двери. Если она заперта -- все его старания должны были пойти прахом, на то, чтобы выбраться через окно, ему не хватило бы сил. Но ему повезло, ручка повернулась легко, и дверь отворилась в узкий темный коридор. Такая же ручка, в совсем уж тусклом свете, сочившемся из спальни Шемета, блеснула на двери напротив.
Войцех почти не сомневался, что таинственный незнакомец находится за этой дверью. Движимый непонятным порывом, он коснулся ручки, чуть было не повернув ее. Из-за двери на него повеяло отчаянием, безысходностью и ужасом. Шемет торопливо отпустил ручку и, опираясь на саблю, словно на трость, заковылял к выходу из коридора.
На широкую деревянную лестницу сочился откуда-то желтоватый свет, в доме жгли свечи. Войцех с замиранием сердца шагнул на первую ступеньку, ему вспомнилось, как скрипели старые доски, когда его несли наверх. Осторожно, чуть не ползком, начал он спускаться, но почти в самом низу ступенька под его ногой скрежетнула хриплым деревянным стоном. Шемет, обливаясь потом, прижался к стене, прекрасно понимая, что его все равно заметят.
Лестница выходила в темную залу, с диванами вдоль обитых темным штофом стен, и до блеска начищенным паркетом, на который ложилась янтарная полоска света из полуприкрытой двери справа.