Чёрная Тень
Шрифт:
— О предки… я должен был догадаться.
— Что это? — спросила Фериус.
Я показал на линии вокруг своего глаза и сказал:
— Это — часть меня. Они у меня на коже. Их никак не вывести.
— Но этот тип, Дексан… — начала Фериус.
Я покачал головой.
— У него были шрамы. Посмотри на лицо Ревиана. Кожа идеально гладкая.
— Так что же…
Я протянул руку и закрыл Ревиану глаза. Я его едва знал, но все же в последний миг перед смертью он смотрел на меня так, словно я был другом, который пришел его спасти, который мог бы объяснить, что с ним случилось. К сожалению, я понял все слишком
— Это не Черная Тень, — выпалил я, глядя на Сенейру.
— Тогда что это? — с недоумением спросила она.
— Я не знаю, но что бы это ни было, эта штука не просто мучает своих жертв. Она позволяет кому-то использовать их как проводников, чтобы творить заклинания даже в тех местах, которые защищены от чар, — я повернулся к Фериус. — Кто-то использовал Ревиана, чтобы убить его родителей. Кто бы это ни сделал, я знаю, что это маги джен-теп.
В детстве я часто думал, почему мы, джен-теп, не правим миром. Ну как же, мы — самые могущественные маги на континенте. Какую бы мизерную духовную силу ни давал, по мнению визирей Берабеска, их многоголовый бог, какими бы мистическими артефактами ни снабжали свои войска дароменские генералы, ничто не могло сравниться с могуществом истинного мастер-мага.
Иногда я спрашивал об этом у родителей, но они только отвечали что-то вроде того, что мне лучше учиться магии, и тогда я не буду задавать им таких вопросов. Шелла — ее я не спрашивал, но она подслушала наш разговор — сказала, что это потому, что мы — милосердный народ. «А кроме того, — цинично добавила она, — зачем быть величайшим народом в мире, если не с кем конкурировать?»
Только Осья-фест, мой старый учитель магии, ответил хоть что-то осмысленное. «Да, наша магия могущественна, — сказал он, ковыляя между книжными полками в своем пыльном кабинете, — но мы тоже люди из плоти и крови. Что проку магу-воину с того, что его молния мощнее, чем меч или арбалет, если его уже ранили клинком или стрелой? К тому же, магия, как и природа, следует своим правилам. Как щит может укрыть человека от стрелы, так и дом с оберегами защитит своего владельца от злых чар».
Так вот почему мой народ просто не перебил предводителей наших соперников и не захватил их страны. Другие народы нашли способы защитить свои дворцы от наших заклинаний.
Но что, если бы удалось обойти защитные чары? Что, если бы маг смог подослать проводника прямиком в защищенный оберегами дом и направить магию через них? Само заклинание сотворили бы издалека, а магию провела бы через себя жертва. Тогда обереги стали бы бесполезны.
— Что-то здесь не так, — сказала Рози, садясь на коня.
— Да неужели. Твой особенный зуд? — спросила Фериус.
Рози кивнула.
— Я хочу кое-что разузнать о предыдущих жертвах — одна семья живет в городке неподалеку.
— Ладно, — согласилась Фериус. — Келлен, нам с тобой лучше отвезти Сенейру в больницу Академии. Ее отцу нужно знать, что произошло. — Я заметил, что она старательно избегает упоминаний о том, что Тайну стало хуже.
Я встал на колени посмотреть, как там Рейчис.
— Ты в порядке, партнер? — спросил я.
Он смотрел на меня пустыми глазами, и я испугался, что наша связь разрушилась, но через несколько мгновений он встряхнулся.
— Мне точно нужно убить того, кто это сделал.
— Сначала мне нужно, чтобы ты сделал кое-что еще.
— Что? — оживился Рейчис.
— Отправляйся с Фериус и Сенейрой. Присмотри за ними. Сделаешь это для меня?
Он тихо взрыкнул, чтобы показать, что соглашается, хотя это ему и не нравится.
— А ты куда, малыш? — спросила Фериус.
Я посмотрел через открытую дверь на пустыню вдалеке.
— Мне нужно кое с кем поговорить.
Я сидел на земле, скрестив ноги, и таращился на полоску песка. Телейдос довольно развитой город, здесь много больших зданий, тротуаров и даже маленьких, ухоженных сквериков. Поэтому мне пришлось дойти почти до окраины, прежде чем я нашел нетронутый песок в безлюдном месте, где мне никто не мог помешать произнести заклинание.
Основная проблема, конечно, была в том, что, какое бы там заклинание Шелла ни сотворила, чтобы поговорить со мной, оно было слишком сложным для человека со столь ограниченными магическими возможностями, как у меня. А кроме того, так как серебристая татуировка на моем предплечье, отвечающая за магию песка, так и не вспыхнула — а теперь, из-за контрсигилл, которые отец навсегда вытатуировал на моей руке, никогда и не вспыхнет, — части заклинания Шеллы всегда останутся мне недоступными. Оставалось только попробовать что-то попроще и надеяться, что мне повезет.
Хоть один раз в жизни.
Из объяснений Шеллы я понял, что она использовала множество кусочков от разных форм магии, которые выполняли определенные функции, а все вместе образовывали нечто вроде часового механизма или какой-то подобной штуковины. Если это действительно было так, заклинание, возможно, все еще действует как ордер и только ждет, когда его разбудят. Шелла говорила, что основная его часть — магия дыхания, а это единственная доступная мне форма магии джен-теп, поэтому с нее я собрался начать.
— Туван-е-саван-те-беран, — произнес я, надеясь, что правильно запомнил заклинание. Ничего не произошло, но это могло быть по нескольким причинам. Чтобы заклинание джен-теп сработало, нужно выполнить 5 условий: безупречно произнести слова, четко представлять картинку в голове, сделать магический жест, найти проводник (я использую песок и ветер) и, наконец, проявить свою волю мага. Эта часть всегда давалась мне хуже всего.
— Туван-е-саван-те-беран, — повторил я, снова проверив, правильно ли выполнил магический жест. Когда снова ничего не получилось, я попытался еще раз проверить каждую часть заклинания, выискивая ошибку. Конечно, ошибки может и не быть, просто у меня не хватает силы.
Волнение мешало мне сосредоточиться, а это означало, что картина заклинания в моей голове разваливается. Я пришел в отчаяние, зная, что Шелла может проделать это хоть во сне. Я прямо видел ее: идеальные черты, золотистые волосы, так непохожие на мою собственную темную гриву; она стоит и смотрит на меня с таким выражением на лице, словно я ее все время забавляю и одновременно разочаровываю. А больше всего меня всегда раздражал ее голос: куда более зрелый, чем у любой другой тринадцатилетки, дикция такая совершенная, каждый слог — словно музыкальная нота. Я не знал, зачем я вообще пытаюсь связаться с Шеллой — она все равно была почти что рядом со мной.