Черная Весна

Васильев А. А.

– Фу-у-у-у-у-у-у! – сообщили сразу четыре из пяти девушек брезгливо и посмотрели на меня презрительно.

И только одна из них, остроносенькая, делать этого не стала. Более того – она заулыбалась.

– Садись за стол, старина, – скрыв улыбку, предложил мне Гарольд и хлопнул меня по плечу. – В ногах правды нет.

– Покушать бы, – одобрительно сообщил ему я, старательно копируя манеры и речь Фалька и плюхаясь на лавку неподалеку от Генриха. – Свининки там жареной, овощей каких, хлебушка, подливы. Гороху моченого можно, для приятственного бурления в брюхе. И пивка побольше.

Если у брата Гарольда и

было в планах что-то вроде рукопожатия, то после моей выходки он ничего такого делать не стал, ограничившись кивком, и повторив уже произнесенную им фразу:

– Добро пожаловать!

Впрочем, пообщаться нам и не удалось бы, поскольку почти сразу Гарольд поинтересовался у брата:

– Ну, Генрих, теперь расскажи мне, как так оно все вышло. И поспеши, пока не пришел дядюшка.

– Все – что? – вяло спросил Генрих. – Как мне кажется, ничего особенного или из ряда вон выходящего не случилось.

– Вот такой у меня брат, представитель старшей ветви древнего рода Монбронов, – весело, почти залихватски, сказал мне Гарольд. – В замке, как хозяин, распоряжается сородич из младшей ветви, его сестер вот-вот спровадят в дом терпимости, матери нужна поддержка в этот трудный час, но она ее не получает. Отец убит! А мой братец считает, что все идет нормально.

– Отец умер сам, – наконец-то в голосе Генриха появились живые нотки. – Это доказанный факт, который ни у кого, кроме тебя, не вызывает сомнения. Мама в полном порядке, что же до наших с тобой сестер… Ты сам все про них знаешь. И помнишь. Дом терпимости? Не смеши меня. От наших с тобой сестер содержатели иных подобных домов как от чумы будут шарахаться.

– Экий мерзавец ты, Генрих, – лениво сообщила та девица, что была с роскошными волосами. – При госте нас позоришь. Он хоть и из немыслимой глуши, но все-же…

Впрочем, на ее слова кроме меня внимания никто не обратил.

– И самое главное. – Генрих встал и уперся кулаками в стол. – Я хочу напомнить о том, что, поступив в обучение к колдуну, ты лишился всех прав. Прав на всё! Ты не наследник родовой чести, родового добра, славы предков и всего прочего. Ты уже два года как никто, Гарольд. Никто. И, значит, ты не вправе ничего требовать у меня. Ради правды, и до того ты этого делать не вправе был, просто в силу того, что старший брат я, но тогда тебе многое прощалось за твою лихость, удаль и живую кровь Монбронов. За все то, чего не было у меня. Но теперь… Кто ты такой? Радуйся, что тебя вообще пустили сюда, в этот дом. Тебя и твоего приятеля-невежу.

– Мой славный Генрих, я удивлен, – абсолютно без наигрыша произнес Гарольд. – Ты ли это? Вечно тихий, вечно молчащий, и вдруг на тебе! Правда, я не понимаю, почему ты так набросился на меня, мы ведь не враги.

– Ты уверен в этом? – Генрих криво улыбнулся. – Просто ты раньше этого не замечал. Да и когда тебе? Ты всегда то на балу, то в кровати очередной придворной дамы, то на поединке с мужем этой дамы, а то и вовсе на войне. От отца только и было слышно: «Мой Гарольд опять умудрился нашалить». И главное – он был счастлив, узнавая про твои шалости! Внешне хмурился, ругал тебя, но в глубине души был рад! Даже то, что ты обрюхатил мою невесту, мою Люсиль, он и то назвал «проделкой». Проделкой!

– Я? – ошарашенно произнес Гарольд. – Люсиль? Ты в своем уме?

– Мне все известно! – прошипел Генрих и помахал пальцем

у носа Монброна. – Все! Я видел ублюдка, рожденного ей. Это вылитый ты! Люсиль, правда, до последнего момента твердила, что это не так, что все было наоборот, что ты ее спас, но я-то знаю правду! Эта лживая дрянь просто выгораживала тебя! Даже когда она умирала, то твердила, что это мой ребенок, а не твой.

– Как интересно. – Гарольд обвел взглядом потолок залы. – Это все? Или у тебя еще есть что сказать?

По лицу его матери текли слезы, сестры испуганно глазели на происходящее и даже не перешептывались. Судя по всему, они таким Генриха тоже никогда не видели.

– Есть, – кривя губы, сообщил ему старший брат, щеки которого от эмоций и криков изрядно порозовели. – Знаешь, ты меня очень, очень расстроил. Я ведь был уверен в том, что ты непременно примчишься сюда, узнав про смерть отца и прочие бесчинства. И очень надеялся на то, что ты поступишь так, как всегда, то есть ворвешься в замок, прикончишь дядюшку, точнее, попытаешься это сделать, и вообще наделаешь разных глупостей, вроде кровопролития и возмущения порядка. Ты же Гарольд Монброн, надежда рода, у тебя есть все права на это. И после этого я испытаю давно ожидаемую огромную радость, глядя на то, как тебя четвертуют на Судной площади, потому что никаких прав у тебя нет и быть не может. Разве что на небольшое ежемесячное вспомоществование, что-то вроде сотни золотых. Ах, да. И еще небольшого поместья на южной границе Силистрии.

– Это правда, – прошептала мать Гарольда, не поднимая глаз. – Такова последняя воля покойного. Все права унаследовал Генрих.

– Который тут же отдал их младшей ветви Монбронов, – с невыразимым ехидством произнес братец Гарольда, шутовски разводя руки в стороны. – В обмен на пару услуг и еще кое-что.

– Ну с одной услугой не сложилось, – миролюбиво сообщил брату Гарольд. – Я не стал безобразничать, я предпочел другой путь, мирный. Что же еще тебе обещал наш дядюшка?

– Еще то, что сделаю все для того, чтобы ты умер, мой дорогой племянник, – раздался бас дядюшки Тобиаса. – И не просто умер, а на глазах у всего города, опозоренный и ошельмованный. Это было обязательное требование Генриха.

Новый хозяин родового гнезда Монбронов вошел в залу, прошествовал к массивному дубовому креслу, стоящему во главе стола, и плюхнулся в него.

– Это-то понятно. – Гарольд взял ломоть хлеба из плетеной корзины и с аппетитом отхватил зубами сразу половину. – А что еще?

– Еще? – дядюшка гулко рассмеялся. – Еще он получит руку моей дочери. Единственной, прошу заметить. Пока единственной. Надеюсь, что чрево твоей матушки еще способно к деторождению, и у меня появятся другие наследники.

– Мы даже уже обручены с Лизелоттой, дорогой братец, – добавил Генрих. – Да-да. И в брачном договоре, который мы подпишем, четко указана сумма приданого, которая меня вполне устраивает.

– Ну и еще кое-что он получил, по мелочам, – закончил дядюшка благодушно. – Но в целом твой брат, любезный племянничек, очень и очень неглупый малый. Кстати, если бы даже ты не отправился учиться на колдуна, то для тебя и твоего отца все равно дело кончилось бы почти тем же самым, что и теперь. Ну единственное, что ты умер бы в корчах, от жуткой боли в животе. Я человек не злой, мой брат не мучался. А вот Генрих – он другой.