Черная вода у лесопильни
Шрифт:
Филиппа снимала последние слои повязок и все ниже опускала голову, чтобы не взглянуть Рондалу в глаза, — она боялась увидеть в них слезы. Как и всякой женщине, ей было приятно, что Рондал ее боготворит, но… какие-то границы он переступал. Она продолжала сматывать бесконечный бинт, и самое главное — то, что сейчас под ним окажется, — почему-то совершенно не волновало ее. Она совершенно не представляла себе, что там должно быть, и когда последний виток бинта лег на ее колени, она не сдержалась и вскрикнула от удивления.
Под бинтами оказалось то,
Золота было много. В первую минуту ей вообще почудилось, что на руки Рондала надеты массивные желтые кастеты. Но в следующий миг пальцы шевельнулись, и стало ясно, что это просто очень широкие, с прорезями по бокам, выпуклые перстни, целиком закрывающие всю среднюю фалангу каждого пальца. Каждый перстень венчался маленьким черным агатом, утопленным в золото и разительно несоразмерным с величиной кольца.
Тут только Филиппа заметила, что пальцы дрожат. Не руки — только пальцы. От холода? Желтый блеск золота обманчив, он создает иллюзию теплоты — это она знала по себе. Инстинктивно она нагнулась и стала часто-часто дышать на дрожащие пальцы Рона, стараясь их отогреть. Она осторожно подсунула под его руки свои ладони, и десять обручальных колец одновременно и глухо цокнули о перстни Рондала. Его пальцы задрожали сильнее и вдруг рванулись вверх, навстречу ее лицу.
Она невольно отпрянула.
Руки тоже замерли — дрожь унялась, и теперь они постепенно теряли робость и скованность, словно хищные зверьки, выпущенные из клетки на волю. Десять черных точек зорко и четко фиксировали черты ее лица, ее волосы, ее плечи, словно это была не плоть любимой женщины, а определенная какими-то параметрами цель.
Филиппа ужаснулась этому ощущению, но в следующий миг она поняла, что еще страшнее то, что руки Рондала — больше не руки любимого, а точный биомеханический инструмент.
Она не думала, она просто неспособна была думать о том, что такие руки могут выполнить, спокойно и безошибочно, любое не очень сложное действо — от убийства человека до уничтожения цивилизации. Крошечный мозг, вмещенный в каждый золотой перстень, был слишком мал для того, чтобы оценивать, сопоставлять, протестовать. Достаточно было бы отвлечь, а может быть, затуманить или опьянить мозг человека — и на какие-то доли секунды мир оказался бы во власти этих рук, способных только прочитать приказ и выполнить его.
Где-то, может быть, Филиппа и ощущала все это — смутно, насколько ей позволяла ее кудрявая мальчишечья головка второразрядной певички из казино.
Но для женщины сейчас существовало одно, горшее из горького — утрата любимых рук. Ибо единственное, что смогла понять Филиппа, — это то, что способность молниеносно выполнять приказы — совсем не мудрость. Господи, зачем тогда, в первый летний день, Рон сказал ей, что есть вещи, которых обязательно должно быть много, — воздух, вода, счастье, любовь?..
Может быть, без этих слов она и не поняла бы, что мозг, заключенный в золотую капсулу, вполне достаточен для того, чтобы воспринять простейшую
Но он слишком мал, чтобы научиться любить.
Она поняла все это, но мысли ее еще не обрели словесного воплощения, ей еще нужно было собрать всю свою чуткость, нежность и былую любовь, чтобы утешить Рондала в том невыносимом разочаровании, которое ему предстояло. Она еще искала слова, а между тем его руки, освоившись и оглядевшись, снова начали двигаться, они тянулись к ее волосам, и, пока они находились в пределах ее взгляда, Филиппе казалось, что она еще может удерживать их; но когда окованные золотом пальцы очутились за ее головой и она каждой клеточкой шеи и затылка ощутила сзади взгляд десяти немигающих холодных зрачков, — в ней не осталось ничего, кроме животного ужаса, и коротко вскрикнув, она отбросила от себя эти чудовищные руки и бросилась бежать. Она слышала, что ее не догоняют, и все-таки бежала от реки к пустынной вечерней дороге, и на бегу срывала с себя золотые обручальные кольца и роняла их в отцветшую сухую траву, как Мальчик-с-пальчик — свои светлые камешки…
* * *
Никаким автомобилям, — кроме, может быть, президентского, — по-прежнему не позволяется нарушать пасторальный ландшафт, обозреваемый директором Центра из узких стрельчатых окон старинного особняка. Так же неприкосновенна и полуторадюймовая травка традиционного газона, по которой один раз в неделю — не чаще — проходит, едва переступая ногами и не разбирая дороги, странный бродяга. Он садится прямо на траву перед входом, и тот, кто первым его видит, торопится бросить ему на колени пару кредиток. Бродяге много не надо — он с трудом подымается и уходит, прижимая к себе деньги обрубками рук. Но не торопитесь подумать, что в этом была виновна певчая пила со старой лесопильни, — нет, когда Рондал переплыл реку — переплыл в самом широком месте, где вода была светла и синя, — он даже не подумал об этой пиле, ибо ее высокий, нестерпимо звонкий голос был песней и частью их любви. И он брел, переступая через не просохшие еще стволы, пока не наткнулся на допотопное гильотинное устройство, которое служило для обрубания верхушек небольших деревьев.
Он положил свои золотые руки на чугунную доску и ногой нажал спуск ножа.
– -
Ольга Ларионова "Черная вода у лесопильни", 1976 год
Источник: О.Ларионова "Сказка королей", Л.: Лениздат, 1981 г. стр. 200–214