Чернее некуда
Шрифт:
— Да, я понял, — сказал мистер Уипплстоун, надеясь остановить словоизвержение Чабба.
— Чтобы у нас тут какой недосмотр случился или неисправность, сэр, это ни в коем случае, — вставила миссис Чабб. — На нас никто не жалуется, сэр, честное слово, никто. Мы просто хотим с вами условиться.
— И конечно, сэр, жалованье наше соответственно урезается. Мы ничего другого и не ожидаем, сэр, как можно?
Они стояли бок о бок с обеспокоенными круглыми лицами, тараща глаза и приоткрыв рты. Мистер Уипплстоун выслушал их, храня на лице врожденное выражение внимательной отрешенности, и в конце концов согласился на их предложение — что шесть дней в неделю Чаббы будут с утра полностью находиться в его распоряжении, включая завтрак, ленч и обед; что
— Большинство здешних, сэр, — принялся объяснять Чабб, когда эта договоренность была в основном достигнута и они перешли к обсуждению мелких деталей, — пользуются кредитом в «Неаполе». Возможно, и вы предпочтете иметь дело с ними.
— А насчет мясника, — сказала миссис Чабб, — так тут есть…
И они подробно рассказали ему об удобствах, с которыми сопряжена жизнь на Каприкорнах.
Мистер Уипплстоун сказал:
— Все это звучит весьма привлекательно. Знаете, я, пожалуй, пойду прогуляюсь и заодно огляжусь.
Так он и сделал.
«Неаполем» назывался один из четырех магазинчиков, стоявших на Каприкорн-Мьюс. В качестве «магазина» он был сведен до абсолютного минимума: узкой полоски пола, на которой покупатели стояли гуськом да и то не больше восьми человек зараз, если они соглашались потесниться. Владела магазинчиком итальянская чета — смуглый, всегда чем-то озабоченный муж и такая же смуглая, полная и веселая жена. В помощниках у них состоял здоровенный, шутливый кокни.
Магазинчик оказался очень мил. Владельцы сами солили бекон и ветчину. Мистер Пирелли изготовлял по собственному рецепту паштет и замечательно вкусный террин. Сыры тут были просто великолепные. Бутылки сухого «Орвьето» и других итальянских вин теснились на верхних полках. Другие полки были уставлены разного рода экзотическими деликатесами. Обитатели Каприкорнов частенько высказывались в том смысле, что «Неаполь» это карманный «Фортнум». Собак в магазин не допускали, но снаружи у дверей были предусмотрительно вделаны в стену крючья для поводков, и по утрам вдоль стены располагался целый собачий собор, состоявший из представителей самых разных пород.
Мистер Уипплстоун обогнул собак, вошел в магазин и купил многообещающего вида кусок «камамбера». В магазине присутствовал уже виденный им на улице багроволицый мужчина с армейской выправкой, неизменно одетый в безупречный костюм и перчатки; мистер Пирелли, обращаясь к нему, называл его «полковником». (Монфор? — подумал мистер Уипплстоун.) С ним была его супруга. Устрашающая дама, решил привередливый мистер Уипплстоун, с физиономией беспутного клоуна и чересчур расфуфыренная. На лицах обоих запечатлелось выражение старательной осмотрительности, которое мистер Уипплстоун приписал опасному воздействию сокрушительного похмелья. Дама, вытянувшись и замерев, стояла за спиной мужа, но когда мистер Уипплстоун приблизился к прилавку, отшагнула в сторону и врезалась в него, вонзив ему в ступню острый каблук.
— Виноват, — болезненно вскрикнул он и приподнял над головой шляпу.
— Ничего, не страшно, — сдавленно ответила дама, бросив на мистера Уипплстоуна взгляд, для описания которого ему удалось отыскать только два слова — «плотоядный» и «непроспавшийся».
Муж ее обернулся и, видимо, счел необходимым завязать разговор.
— Не очень-то тут поманеврируешь, — гаркнул он. — Что?
— Вполне, — ответил мистер Уипплстоун.
Он открыл кредит и вышел из магазин, намереваясь продолжить свои исследования.
Вскоре он оказался на том самом месте, где ему повстречалась черная кошка. Большой грузовик задом въезжал в гараж. Мистеру Уипплстоуну почудилось вдруг, что он краем глаза заметил быстро метнувшуюся тень, а когда грузовик затих, вроде бы даже услышал, почти услышал, бестелесный, жалобный вскрик. Однако никаких подтверждений эти фантазии не получили, и он, странно взволнованный, пошел дальше.
В самом конце Мьюс, за проулком, находится что-то вроде пещеры, бывшей прежде конюшней и затем переделанной в лавочку. В описываемое нами время здесь обитала толстая, злобного обличия женщина, лепившая из глины свиней, предназначенных служить либо упором для входной двери, либо — у этих на боках изображались розы и маргаритки, а в спинах имелись дырки, — сосудами для сметаны, а то и вазами для цветов, это уж какая кому приспеет фантазия. Размеры свиней менялись, но общее их устройство оставалось всегда одинаковым. Печь для обжига стояла у задней стены пещеры, и когда мистер Уипплстоун заглянул вовнутрь, толстая женщина вперилась в него из темноты неподвижным взглядом. Над входом висела вывеска: «Кс. и К. Санскрит. Свиньи».
«Истинно коммерческая прямота», — подумал мистер Уипплстоун, усмехаясь собственной шутке. Интересно, к какой национальности может принадлежать человек, носящий фамилию Санскрит. К итальянской, наверное. И что это за «Кс.» такое? Ксавье? «Зарабатывать на жизнь, бесконечно воспроизводя глиняных свиней? — подивился он. — Да, но что напоминает мне эта странная фамилия?»
Сознавая, что укрытая тенью женщина по-прежнему глядит на него он свернул в сторону Каприкорн-Плэйс и направился к розоватого кирпича стене на дальнем конце этой улочки. Через проем в стене можно было, покинув Каприкорны, выйти на узкий, идущий вдоль пределов Базилики проход, от которого ответвляется проулок, выводящий пешехода к Дворцовым Садам во всей их красе. Здесь воздымает свой гордый фасад посольство Нгомбваны.
Мистер Уипплстоун полюбовался розовым флагом с изображением зеленого копья и солнца и мысленно обратился к ним с речью. «Да, — сказал он, — вот и ты, и желаю тебе оставаться здесь подольше». Тут он вспомнил, что в скором, хоть и не определенном пока времени, но безусловно в ближайшем будущем, если конечно не случится ничего ужасного, посол и все присные его начнут, бесконечно переругиваясь, готовиться к государственному визиту их непредсказуемого Президента и выискивать за каждым деревом злоумышленников. Специальная служба примется изводить всех и вся дотошными жалобами, а МИД немного встряхнется, хотя бы отчасти утратив свою вечную невозмутимость. «Я-то со всем этим покончил, чему следует только радоваться (и пора бы мне свыкнуться с этой мыслью). Так я полагаю», — прибавил он. И мистер Уипплстоун, ощутив легкий укол боли, повернул к дому.
Глава вторая
Люси Локетт
I
Уже больше месяца мистер Уипплстоун жил в своем новом доме. Жил уютно и мирно, однако дремотным назвать его существование было нельзя. Напротив, смена обстановки словно бы пробудила его. Он уже совершенно приладился к жизни в Каприкорнах. «В сущности, — писал он в своем дневнике, — Каприкорны похожи на деревушку, обосновавшуюся в самом центре Лондона. В магазинах раз за разом сталкиваешься все с теми же людьми. Теплыми вечерами местные жители гуляют по улицам. Можно заглянуть в „Лик Светила“ и тебе поднесут, я рад это признать, весьма приличный, да что там, просто превосходный белый портвейн».
Дневник мистер Уипплстоун вел уже несколько лет. До нынешней поры он ограничивался в нем сухим изложением фактов, временами приправленном иронией, которой он отчасти прославился в МИД’е. Однако теперь его записи — сказывалось влияние новой обстановки — стали более пространными, порой даже игривыми.
Стоял теплый вечер. Окно в кабинете было открыто, шторы раздернуты. Закатный свет, пронизавший платаны и воспламенивший купол Базилики, уже блекнул. В воздухе витали ароматы свежеполитых садиков, приятные звуки шагов вперемешку с негромкими голосами вплывали в окно. Приглушенный рев Баронсгейт казался далеким, всего лишь фоном, подчеркивавшим царившую здесь тишину.