Черника в масле
Шрифт:
– Я тоже об этом подумал. Думаешь, Вова проболтался?
– Без понятия. Мог, конечно. Но и кроме него говорунов хватает.
– Как поступить нам лучше, что мыслишь?
– Вот сам сижу и думаю. С одной стороны, конечно, неплохо бы пойти и поразведывать, кто лезет с расспросами. Можно даже попытаться такого любопытствующего перехватить. Для детальной беседы. Но если с другой стороны взяться, то получиться, что как только мы начнём выпытывать и разузнавать, то этим сами свою заинтересованность выставим.
– Именно. На всеобщее обозрение. Нет, ты прав, надо сидеть тихо. Только кордоны усиль. И ловушки поставь дополнительные.
– Сегодня к вечеру
– В смысле?
– Глобально. Что делать-то будем? У нас ведь на руках по-прежнему несколько десятков лишних ртов, день-другой – и снова за припасами ехать придётся. Как долго, по-твоему, все заинтересованные лица будут два и два складывать, чтобы понять, что наши обычные запросы выросли? И, кроме того, мы здесь не Кощеи, над златом не чахнем, наши резервы не бесконечны. Скоро снова надо будет к трубам присасываться, пока благосостояние не пошатнулось. И при этом забывать не стоит, какой тарарам мы устроили и сколько охотников из «Транснефти» сейчас по округе рыщет.
Новиков внезапно осёкся, недоумённо посмотрел на Смирнова. Тот отставил пустую тарелку в сторону и не спеша допивал кофе из коричневой эмалированной кружки. Голову при этом слегка склонил на бок и разглядывал Серёгу внимательно из-под полуопущенных ресниц. В глубине глаз поблёскивало что-то невысказанное и ехидное.
– Ты чего?
– Ничего, Серёжа, продолжай, пожалуйста.
– Нет уж, давай, колись – что не так?
– Да нет, Серёга, нормально всё. Всё так. Я просто вспомнил, о чём мы с тобой говорили в первый вечер, когда эту братию в лагерь привезли. Припоминаешь? Странное у меня чувство сейчас возникло. Будто ты сейчас моим эхом работать заделался. Прям слово в слово повторяешь.
Новиков немного покраснел, после чего досадливо отмахнулся.
– Ладно… радуйся, подловил! Прав оказался, как всегда. Да ну тебя к чёрту!
– Не обижайся. Неважно, прав я был или нет. Лично я думаю, что нет, если тебе интересно. Потому что за всё это время ни разу не пожалел, что мы с тобой их из болота вытащили. Даже когда меня по мордасам лупили и грозились яйца к аккумулятору подключить. Злобу чувствовал, ненависть – это да. Сожаление – ни разу. Прав ты был. И Анатольич сказал ровно это же самое. Такие уж мы с тобой моральные уроды, всегда норовим всё сделать правильно. Поэтому давай-ка прекратим расстраиваться, и сосредоточимся на делах. Припасы нужны? Нужны. Значит сейчас будем прикидывать, как и где нам лучше затариться, чтобы не вызывать лишних подозрений. Если здесь в округе, то лучше малыми партиями в разных местах. А может быть, наоборот – стоит скататься подальше и хапнуть всё оптом. Пока досюда разговоры дойдут… И не факт, что дойдут вообще. Нефти надо натырить, чтобы в деньги перегнать? Хорошо, давай посмотрим откуда это проще и безопаснее сделать. Я помню, что мы с тобой собирались пару недель отдохнуть, однако сам видишь, как получилось. Так что потом отдохнём, когда черника пойдёт. И вообще, я чего-то не пойму, какого мы с тобой в два лица должны упираться? Где Татарин? Дуется всё ещё?
Новиков коротко кивнул.
– Ещё бы. На неделю нос задрал, ну или до субботы, как минимум.
– Нефиг! Иди, найди Гузель, пусть берёт его за шкирку и тащит сюда. Потом с обидами разберёмся. И это ещё… Стрелка нашего, пастора, прихвати по дороге. Есть у меня одна смутная идея…
– Какая?
– Не готов сказать, попробую сформулировать, пока ты ходишь. Вот, тарелку с кружкой, забери и… Спасибо, Серёга.
– Да ладно, мне не трудно. Я же слышал, что Марина тебе
– Я не про это. Я вообще. Ладно, ладно, иди уже.
Нога тупо ныла, саднило натянутую кожу, и периодически волной накатывало непреодолимое желание почесать культю. Настолько бешенное, что хоть караул кричи. Приходилось стискивать кулаки так, что ногти до боли впивались в ладони. Спустя какое-то время зуд понемногу отпускал, но потом всегда возвращался. И уж совсем редко в промежутках её вдруг настигала нелепая иллюзия, что она может шевелить пальцами на отсутствующей ноге. Причём, не просто может, а чувствует, как шевелит ими, а те охотно отзываются в ответ.
Конечно, Мэнди знала, что всё это глупости. Фантомные боли, чувства. Вот как это называется. Иллюзия в организме, ещё не привыкшем к утрате части себя. Что же до зуда… Женщина-врач подробно объяснила Лукасу, а тот так же подробно пересказал ей, что это нормально и даже хорошо. Верный признак, что нога заживает. Нужно только терпеть и ни в коем случае не пробовать подлезть под тугую повязку, чтобы поскрести там. «Ты же взрослая девочка, держи себя в руках» – сказала врач и вдруг коротко погладила её по голове. Конечно, тогда она не поняла сказанного, Лукас перевёл ей фразу, когда женщина уже вышла. И после того, как перевёл, тоже зачем-то погладил её по волосам.
Вообще говоря, за пару дней после того, как она пришла в себя после операции, Мэнди удивительным образом привязалась к Лукасу. К тому чувству относительного спокойствия, которое охватывало её, когда он появлялся рядом. Конечно, к ней за это время постоянно забегали девчонки, но все они – Коби, Кара, Рамона – смотрели на неё с сочувствием и жалостью, хоть и старались замаскировать это, как могли. На этом, в основном, и прокалывались. Слишком много болтали о пустяках, чересчур нарочито старались отвлечь. Лукас вёл себя не так. Он, конечно, сочувствовал и жалел тоже. Но в его сочувствии и жалости было ещё и понимание. Он действительно знал, каково это, проходил через подобное. И – самое главное – твёрдо и уверенно мог заявить: «Ничего страшного. Это вовсе не конец».
Сегодня она впервые попробовала подняться с постели. В основном из-за того, что ей уже до чёртиков опостылело справлять нужду лёжа. Это было противно, неприятно и стыдно. Если подгузники в первый день после операции – ещё куда ни шло, то в последующие дни всё превратилось в настоящую пытку. Во-первых, она ужасно стеснялась и поэтому всегда терпела до последнего. Во-вторых, когда организм был уже не в состоянии ждать больше, ей подсовывали адски холодную эмалированную утку – ведь времени, чтобы подогреть её, уже не оставалось. При этом кому-то обязательно приходилось быть с ней рядом, придерживая, чтобы она не соскользнула с этого крайне неудобного холодного сиденья и не сверзилась заодно с кровати на пол, что естественно было чревато переворачиванием и утки тоже. Вместе со всем попавшим в неё к этому времени содержимым.
Мрак и ужас, короче говоря.
Поэтому прошлым вечером Мэнди решительно объявила, что на следующий день попробует встать. Присутствовавшая при этом Рамона Брукнер ужаснулась и заявила, что делать это рано и лучше полежать ещё какое-то время. Однако вопрос, почему рано и сколько ей нужно ещё лежать, поставил Рамону в тупик. Она попробовала было в качестве решающего аргумента пригрозить рассказать всё доктору, но тут очень кстати зашёл Лукас. Узнав, из-за чего весь сыр-бор, он только коротко пожал плечами и спросил: