Чернильная кровь
Шрифт:
Когда Сажерук наконец снова поднял голову, голос его звучал удивленно:
— А ты отлично пишешь! Чудесные слова…
Сырная Голова покраснел так, словно ему в лицо плеснули клюквенным соком.
— Я рад, что тебе нравится!
— Да, мне очень нравится. Все точно так, как я тебе описал, только звучит немного лучше.
Со смущенной улыбкой Орфей забрал листок у Сажерука.
— Не могу обещать, что время суток будет то же, — сказал он тихо. — Законы моего искусства постичь трудно, но поверь, больше меня о них никто не знает. Например, чтобы изменить или продолжить книгу,
— Ради всех фей на свете! Слов в тебе, конечно, больше, чем в целой библиотеке, — нетерпеливо перебил Сажерук. — Может быть, ты просто начнешь читать?
Орфей резко замолчал, проглотив остаток фразы.
— Конечно. — Теперь в его голосе звучала легкая обида. — Вот увидишь. С моей помощью книга примет тебя с распростертыми объятиями, как блудного сына. Она впитает тебя, как бумага — чернила.
Сажерук молча кивнул и посмотрел вверх на пустую дорогу. Фарид чувствовал, как хочется ему верить Сырной Голове — и как боится он нового разочарования.
— А как же я? — Фарид встал рядом с ним. — Обо мне он тоже написал? Ты проверил?
Орфей бросил на мальчика не слишком доброжелательный взгляд.
— Ах ты боже мой! — насмешливо сказал он Сажеруку. — Мальчишка, похоже, действительно к тебе привязан. Где ты его подцепил? На краю дороги?
— Фарида вытащил из его истории тот же человек, который и мне этим удружил, — ответил Сажерук.
— Этот… Волшебный Язык? — Орфей произнес это прозвище с такой иронией, будто не верил, что кто-то может его заслуживать.
— Да. Так его зовут. А ты откуда знаешь? — Сажерук не мог скрыть удивления.
Адский пес обнюхивал босые ноги Фарида. Орфей пожал плечами:
— Рано или поздно узнаешь о каждом, кто способен вдохнуть жизнь в буквы.
— В самом деле?
В голосе Сажерука слышалось недоверие, но от дальнейших вопросов он воздержался. Он неотрывно смотрел на листок, исписанный изящным почерком Орфея.
Сырная Голова не спускал глаз с Фарида.
— Из какой книги ты родом? — спросил он. — И почему ты хочешь вернуться не в свою собственную историю, а в его, где тебе совершенно нечего делать?
— Тебе-то что? — буркнул Фарид.
Сырная Голова нравился ему все меньше. Больно уж он любопытен и, безусловно, чересчур сообразителен.
Но Сажерук лишь тихо рассмеялся:
— Его собственная история? Нет, вот уж туда Фарид совсем не стремится. Мальчишка меняет истории, как змея — кожу.
Фариду показалось, что он сказал это чуть ли не с восхищением.
— Ах вот как?
Орфей снова смерил Фарида таким высокомерным взглядом, что мальчику больше всего хотелось пнуть его под толстые колени — но рядом с ним таращился голодными глазами адский пес.
— Ну ладно, — сказал Орфей, присаживаясь на каменную ограду. — Но я все же должен тебя предупредить. Вчитать тебя обратно мне ничего не стоит, но мальчишке совершенно нечего делать в этой истории. Я даже не могу назвать его по имени. Ты сам видел — речь там идет просто о мальчике, и я не могу гарантировать,
О чем толкует этот чертов тип? Фарид посмотрел на Сажерука. «Пожалуйста! — думал он. — Ну пожалуйста! Не слушай его! Возьми меня с собой!»
Сажерук поймал его взгляд и улыбнулся.
— Несчастье? — По его тону слышно было, что это слово ему разъяснять не надо. — Чушь! Мальчик приносит мне счастье. Кроме того, он неплохо выучился глотать огонь. Я возьму его с собой. И еще вот это.
Прежде чем Орфей успел понять, о чем речь, Сажерук схватил книгу, которую Сырная Голова положил рядом с собой на ограду.
— Тебе ведь она больше не нужна, а я буду спать куда спокойнее, если книга будет у меня.
— Но… — Орфей подавленно посмотрел на него. — Я ведь тебе говорил, это моя любимая книга. Мне очень хочется оставить ее у себя.
— Мне тоже, — коротко возразил Сажерук и протянул книгу Фариду. — На! И держи крепче.
Фарид прижал книгу к груди и кивнул.
— Гвин, — сказал он. — Надо позвать Гвина.
Но когда он полез в карман за хлебной коркой, собираясь позвать куницу, Сажерук зажал ему рот рукой:
— Гвин останется здесь!
Скажи он, что хочет оставить здесь свою правую руку, Фарид удивился бы меньше.
— Ну что ты так вытаращился? Мы поймаем себе там другую куницу, не такую кусачую.
— Ну хоть в этом ты ведешь себя благоразумно, — сказал Орфей.
О чем он говорит?
Но Сажерук не ответил на вопросительный взгляд Фарида.
— А теперь начинай наконец читать, — резко бросил он Орфею. — Или мы собираемся торчать тут до рассвета?
Орфей с минуту смотрел на него, словно хотел сказать еще что-то. Потом откашлялся:
— Да. Да, ты прав. Десять лет в чужой истории — это много. Будем читать.
Слова наполнили ночь, как запах невидимых цветов.
Слова, скроенные точно по мерке, слова, взятые из книги, которую крепко держал Фарид, скрепленные бледными руками Орфея в новые фразы. Они рассказывали о другом мире, полном чудес и ужасов. И Фарид, заслушавшись, забыл о времени. Он не ощущал больше его течения. На свете был только голос Орфея, звучавший из совсем не подходящего к нему рта. И от звуков этого голоса все исчезло — разбитая дорога и бедные домишки вдоль нее, фонарь, ограда, на которой сидел Орфей, и даже луна между черных деревьев. И воздух вдруг наполнился незнакомым сладким ароматом.
«Он умеет, он правда умеет», — думал Фарид, а голос Орфея делал его слепым и глухим ко всему на свете, что не состоит из букв. Когда Сырная Голова вдруг замолчал, мальчик растерянно оглянулся, не сразу стряхивая с себя чары слов. Но почему дома и ржавый от дождя и ветра фонарь по-прежнему здесь? И Орфей был здесь со своим адским псом.
Не хватало только одного. Сажерука.
А Фарид по-прежнему стоял на той же пустынной дороге. Не в том мире.