Чернобыль
Шрифт:
А вообще-то не всё так весело. И не все это выдерживают О враче я вам уже рассказал. И еще был один мужик. Когда надо было идти на крышу, он сказал, что у него голова от высоты кружится. И не пошел с нами. Я думал, что парень на минуточку струсил, и спросил: "А от пяти окладов у тебя голова не кружится?" Что он мог сказать? Заткнулся. Я пробовал на него прикрикнуть - ничего из этого не вышло. На кой черт такой нужен? Пришлось снова одному идти. Конечно, одному особенно неприятно. Вот идешь, и сверху Припять видна. А Припять была тогда грязно-черного цвета. Город-то белый, но его дезактивировали, обливали дома темным составом…
Какие психологические особенности просматриваются у сталкера? Ты все знаешь, все понимаешь. Когда стоишь на облучении, знаешь, что у тебя в организме происходит - знаешь, что облучение в эти секунды ломает твой генетический аппарат, что все это грозит последствиями на раковом уровне. Идет, я бы сказал, игра с природой. Ты чувствуешь себя как на войне. Что помогало сохранять хладнокровие? Только знание. Ты знаешь - ты сделал эту работу, ты сюда зашел, залез, получил то-то и то-то, а мог бы - если бы был глупее - получить в тысячу раз больше. Само это ощущение очень сильное - что ты выигрываешь эту войну, что ты умеешь это делать, что можешь перехитрить эту глупую природу. Вот это-то ощущение все время двигало тобою. Постоянное ощущение борьбы. И понимание того, что ты хоть в чем-то продвинул дело на самой болевой точке планеты. Выиграл бой. Продвинулся хоть на миллиметр вперед.
Конечно, трудно было. Ведь это все сопровождалось бета-ожогами. У меня горло было все время заложено. Хриплый голос. Но ведь это не самое страшное из того, что ты можешь получить. Я расценивал это как элемент неизбежного риска.
Это о себе. А теперь о людях. Несмотря на отдельные случаи трусости, о которых я вам рассказал, мои представления о людях если и поменялись, то поменялись в лучшую сторону, несмотря на то, что у нас в 1986 году морально-психологическая атмосфера не очень веселая была. Очень мало было случаев откровенной трусости и делячества. Все-таки народ у нас в основном хороший. Смелый, беззаветный.
Я обрел в Чернобыле чувство братства, которое возникло среди сталкеров. Теперь уже попробуйте нас с Юрой Самойленко поссорить - не удастся. Мы прошли с ним через такие вещи… А всего настоящих сталкеров - мы с Самойленко как-то считали - наберется десятка два. Тех, кто хладнокровно мог работать в высоких полях. Это очень важно - ощущение собственной полноценности, чувство профессионализма, когда действуешь уверенно на фоне всех излучений, в обстановке разных непредсказуемых обстоятельств. И еще один важный аспект: ведь мы не просто ходили по крыше, мы постоянно решали инженерные, а иногда и научные задачи. Постоянно, каждый день. Занимались творчеством, искали решения абсолютно новых проблем. Ведь в мировой практике ничего похожего не было. Это тоже придавало уверенности. Человек сложно устроен… Что такое опасность? Она и сковывает, и на тебя давит - а с другой стороны, и заставляет быстрее решать технические, инженерные задачи. Это придает тебе уверенность. Ощущая уверенность в себе, как специалист, ты лучше себя чувствуешь и как человек. Я заметил: чем человек был технически грамотнее, тем он в Чернобыле спокойнее себя чувствовал".
"Физика - наука о контактах"
Юрий Николаевич Козырев, старший научный сотрудник Института физики АН УССР:
"Позвонил наш заместитель директора В. Шаховцов, сказал, что нужны люди для работы в Чернобыле. Я давно хотел туда поехать, своими глазами посмотреть. Начали собираться. Одного вписали в список для получения пропусков, а он пришел ко мне с воплем: "Кто меня туда вписал?" Черт с ним. На следующий день выехали, слегка возбужденные.
Выло это 9 июля 1986 года.
Я ехал возбужденный, хотя казалось, что по мне этого не видно. Единственное, что беспокоило: а вдруг я приеду - и делать ни черта не буду? Прокачусь туда-сюда как экскурсант.
Приехали. Обстановка там была фронтовая во всех отношениях. У нас не спрашивали никаких документов, ни кто мы, что мы. Зашли в штаб, нас немедленно одели, на меня нашли какой-то балахон - он даже на мои габариты был велик, я его целых два дня носил, потом снял и рыбу им ловил. На ЧАЭС сидела очень приятная девушка Лида, она нам внятно рассказала, что и как, дала талоны на питание на несколько дней, потому что без талонов там - не проживешь. Жилье трудно было найти. Мы съездили в пионерлагерь "Сказочный", мест там, конечно, не было, но мы нашли. На сцене клуба - вернее, в гримерной на сцене. Так что в нашем распоряжении оказалось прелестное фойе в виде зрительного зала на пятьсот мест. В зале разместили склад, там хранились одеяла и матрацы, и, когда мы все проверили, выяснилось, что это, как ты любишь говорить, "маленький четвертый реактор". Фонило страшно.
Мы, как люди опрятные и понимающие, что мы делаем, - все-таки физики - старательно вымыли и вылизали помещение. Я завел жесточайший порядок: жилая комната - это жилая. Входить туда только в чистом, без обуви. Комнатушка была небольшая - метров двенадцать квадратных, а в ней жили пять мужиков, пять раскладушек стояло. Все ребята из нашего института. У нас был выход прямо на сцену - мы спускались по ступенькам, проходили через зал и выходили. Спасибо и за это, потому что пионерлагерь рассчитан на триста - четыреста детей, а там было тысяча двести взрослых.
Мне повезло: на следующий же день я и объехал станцию, и облетел на вертолете. Еще никакой стены не было. Только вторично убирали грязь из-под реактора. Вокруг блока ходили еще "безлюдники" - бульдозеры с дистанционным управлением, сгребали грязь и обломки… На станции у АБК-1 еще приличный фон держался, несмотря на то, что там сухого места не было. Там стояло озеро, жижа, которую ни пройти, ни обойти - ее можно было только проехать. Все время там поливали. У входа в АБК-1 везде стояли корыта с водою. В дверях дозиметрист проверял, чуть что: "Грязь! Нельзя! Назад!" АБК-1 произвел на меня жуткое впечатление. Все окна были завешены свинцом. Ну как это для нормального человека - вместо окна свинец? Причем он еще катаный, и по листу идут разноцветные разводы - от красного до фиолетового…
Тогда же увидел развал… Во всей его красе. Мы ехали на броневике, там есть дозиметр. Я смотрю - сначала стрелка не шевелится. Думаю - чего народ зря пугали? Потом, как увидел показания, когда стрелку зашкалило, понял, что не зря… И вот развал. Вид для неподготовленного человека страшный. Наши ребята просто замолкли. Они бы и рады были что-то сказать, но - ах!
– на вздохе пролетали все это… Объехали мы тогда автобазу, выехали в районе "Рыжего леса"
День тот показался мне чрезвычайно длинным. Через два часа я полетел на вертолете с военными на рекогносцировку. Тогда очень остро стояла проблема пыли и существовало несколько научных групп, каждая из которых предлагала свой способ пылезадержания, свой состав. Мы летели, чтобы найти площадку и проверять на ней пылесвязующие составы.
Мы, группа физиков, должны были проверять и уровень радиации, и эффективность пылеподавления в разных точках вокруг АЭС. Для этого ставились матерчатые планшеты, которые собирали на себя пыль. Ежедневно через определенное время мы ездили, забирали эти планшеты и определяли уровень радиации. Самый близкий от развала планшет стоял вначале на берегу пруда-охладителя. Но потом мы нашли еще три точки, более близкие к развалу: одна метрах в ста сорока от развала, вторая - в восьмидесяти метрах, но за машзалом, и третья - там, где мы с тобой ходили, где стояла высоковольтная мачта, тоже в восьмидесяти метрах.