Чернобыль
Шрифт:
С человеком, рассказ которого приведен ниже, я познакомился в Ирпене, на первом этаже местного исполкома, давшего приют Припятскому горисполкому. В то время здесь стояли толпы людей, требовавших получения компенсации, решения своих неотложных вопросов. В вестибюле я заметил крепкого мужика лет сорока пяти, со злостью мявшего в руках зимнюю шапку. Мужик тихо матерился. Познакомились.
Александр Иванович Хорошун, бывший житель г. Припять, ныне проживающий в г. Мегион Тюменской области:
"Я приехал сюда издалека, уже две недели обиваю пороги всех инстанций. Из семейного бюджета выброшены на ветер деньги на проезд Мегион
– Нижне-Вартовск - Усть-Каменогорск - Зыряновск - Усть-Каменогорск - Москва
– Киев - Ирпень плюс местные переезды Ирпень - Киев -
Дело вот в чем. Я раньше работал на строительстве ЧАЭС, потом там дела пошли плохо, заработки упали - и я уехал в Сибирь на шабашку. А жена осталась в Припяти, работала на ЧАЭС. У нас была машина "Запорожец". После эвакуации жена с детьми ехала ко мне через Москву. Ее в Москве "отловили" дозиметристы, положили в больницу. Ключ от гаража и "Запорожца" изъяты. Известное дело - женщина растерялась, ключи отдала.
Когда я узнал, что можно посетить квартиры и получить деньги за машины, приехал сюда. Капитан Клочко сказал мне, чтобы я снял номера с машины и привез их ему Еду в Припять. Ключей от гаража нет, гараж закрыт. Ладно. Я прокопал траншею под гараж, снял номера, привез их Клочко. Он требует ключи от гаража и машины. Но ключей нет! Здесь и началось. Он вернул мне номера и потребовал, чтобы я пригнал машину, на что я ответил, что машина не на ходу, аварийная. Ее сын за год до аварии где-то стукнул. Меня направляют к товарищу Польскому - флегматичному молодому человеку, который с каким-то недовольным видом взирает на меня. Объясняет, что нужно ждать товарища Печерского, представителя Припятского горисполкома. Печерский потребовал вскрыть гараж. Я снова прорыл траншею, влез в гараж, открыл внутренний запор, ножовкой, взятой в гараже, спилил дверные проушины
– гараж вскрыт! Номера деталей, узлов машины совпадают! Хотя, между прочим, в гараже довольно высокий уровень, и у меня башка трещит, словно принял пятьсот граммов. От радиации. Но я тихо радуюсь. Все, кажется, отлично. Но! Теперь надо, чтобы приехала сюда комиссия и оценила машину. Но зачем тогда Польский и Печерский? Кто они? Зачем они? Я их об этом спросил. Сколько я могу торчать в Диброве?
Что мне делать? Я за этого "Запора" отвалил 5100 рублей, я его покупал за "голую" зарплату. Нет у меня и не было нетрудовых доходов. Пусть бы я потратил на новый кузов тысячу рублей - зато у меня новый "запор". Сорок семь тысяч километров - это не пробег. Есть комплект резины, запчасти, лаки-краски, гаражное оборудование. И у меня душа болит от того, что я бросаю свою "железку" - попробуй снова ее наживи! Но я понял, что на комиссии я споткнулся - их не заманишь и калачом в гараж, в котором радиация. Справку двухгодичной давности о том, что я никого не убил на своей машине, я в припятской ГАИ не найду, потому что самой припятской ГАИ уже нет, я еле нашел ее остатки в Зорине. Даже постовые не знали, где ГАИ. Но все-таки я нашел. Начальник был болен, температурил. Принял меня начальник угрозыска. Послушал и сказал, что, по идее, Польский-Печерский должны были отметить в техталоне НАЛИЧИЕ машины, не входя в радиоактивный гараж, посветив только фонариком.
А в отношении справки, что я никого не задавил (машина-то битая)
– это забота угрозыска. Он меня заверил, что я (то есть сын) был бы найден максимум через полгода после совершения ДТП. Я все это доложил Польскому-Печерскому, согласился на пятьдесят процентов износа, в конце согласился даже на 60-70 процентов износа, только чтобы эти мытарства не были зря. Жалко ведь оставаться без колес. Но не стреляться же! Махнул рукой и уехал из Дибровы. У меня была тогда только обида, я поделился ею с секретарем Припятского горисполкома Марией Григорьевной Боярчук. Она меня выслушала, посоветовала все описать и подарила надежду. Спасибо ей! Спасибо капитану милиции Филипповичу - без проволочки дал мне пропуск в Зону, спасибо старшему на КПП Припять капитану милиции, дежурившему 22 ноября 198G года, - он без проволочек допустил меня в гараж…
С тем и уезжаю…"
Через некоторое время, весной 1987 г. я получил от А. Хорошуна письмо из Сибири, в котором он рассказывал дальнейшие подробности своей "запорожской" одиссеи:
"Предгорисполкома Припяти Веселовский выслал мне назад техпаспорт и мое заявление и написал, что машину нужно сдавать лично самому владельцу с 4 апреля. Надо добывать авиабилеты, снова пустить на распыл не менее 500 рублей. Бюрократы! Волокитчики! Старорежимцы! Неужели снова ехать в Припять?! Снова обивать пороги инстанций?! Небось придется доставать подъемный кран, платформу и везти машину на сдачу. Где я достану эту технику? Да ведь очень просто вычесть из стоимости машины стоимость кузова, стоимость затрат за использование техники, износ. Остальное выплатить владельцу. Ведь это жуткое дело - вылететь в апреле в Европу. Только в Мегионе желающих вылететь 1708 человек, не считая Нижне-Вартовска, да и в Усть-Каменогорске столько же. Боже, как я не люблю Европу! Я с первого кола строил АЭС и Припять, а мне такое наказание. Хотя бы тысчонки полторы компенсировать из 5100 рублей".
Я передал это письмо в горисполком, они обещали разобраться. Но Хорошуну все-таки пришлось приехать в Припять. Порядок есть порядок. Только порядок ли это?
"Красная площадь" и "рыжий лес"
При съезде с шоссе в низкорослый молодой сосняк заметили табличку: "Хозяйство Степанова".
Через несколько минут были в "хозяйстве". Казенный порядок военного лагеря. КПП. Ряды потемневших от сырости (с утра зачастил дождь) палаток. Плац для построений. Доска почета. Штабной модуль, офицерские домики, алюминиевый сборный клуб. Под палатками прячутся домики, очень жаркие; нары, запах как в парилке, под потолком - телевизор. На экране что-то щебечет коротко стриженная певичка. На нее молча уставились усталые мужики.
Полковник Александр Николаевич Степанов:
"Мне тридцать шесть лет. Я потомственный военный - отец и сейчас служит в Средней Азии. Всю жизнь был на колесах вместе с родителями - за десять лет учебы я поменял семь школ, вплоть до Веймара в ГДР, где и закончил десятилетку. Выбор профессии после школы однозначен - военное химическое училище.
Я прибыл сюда 1 августа 1986 г. Этот лагерь мы начали строить 5 сентября, а 24 октября уже сюда переселились. Можете представить эти сроки
– а ведь мы не отрывались и от основной работы. Работали на АЭС в три смены. Первая смена находилась на станции уже с шести часов утра, последняя смена возвращалась в два часа ночи. Практически все тогда смешалось - день, ночь.
За нами была закреплена южная зона - начиная с так называемой "Красной площади", где до аварии были хорошие цветники, а к моему приезду - гималайские горы бетона, металла, техники, земли. И вот потихонечку, метр за метром, за двадцать четыре дня "Красную площадь" эту с гималайскими горами сделали ровной, вывезли весь грунт зараженный, завезли свежий грунт. Работали скреперы, бульдозеры, потом грейдерами все ровняли и клали на свежий грунт бетонные плиты, а поверх плит - холодный асфальт. Моя первая работа на станции начиналась с "Красной площади", возле моста через канал.
Я удивлялся - как можно было в кратчайшие сроки, никого не подгоняя, а зная одно: "надо!" - выполнить такую работу… И организованность была высочайшая, и люди знали, что делать, и материал шел. И все делали, чтобы быстрее подобраться к четвертому блоку. Подошли.
И пришлось нам дедовскими способами - вениками - подметать все это, собирать с помощью трактора "Беларусь", потом сгребать лопатами и сбрасывать в контейнеры. В тракторе была освинцована кабина. Бойцы работали в нем где-то три-пять минут, потом выбегали, и следующие садились… В то время у меня через пятнадцать дней происходила замена людей. Но ни одного случая получения радиации сверх нормы не было, мы регулировали это, старались не "пережигать" людей. Очень трудно было с трактористами и крановщиками. Крановщики по семь минут только работали на укладке плит.