Чернобыльская молитва. Хроника будущего
Шрифт:
– Мы не домой вернулись, как один корреспондент тут был и удивлялся, а на сто лет назад. Серпом жнём, косой косим. Молотим цепами зерно прямо на асфальте. Хозяин корзинки плетёт. А я зимой вышиваю. Тку.
– В войну в нашем роду погибло семнадцать человек. Двоих моих братьев убили… Мама плачет и плачет. А ходила старушка по деревням, побиралась. «Скорбишь?» – говорит маме. – Не скорби. Кто отдал жизнь за других, тот святой человек". И я все за Родину могу… Только убивать не могу… Я – учительница, я учила – любите человека. Всегда побеждает добро. Дети, они маленькие, душой чистые.
– Чернобыль… Над войнами война. Нет человеку нигде спасения. Ни на земле, ни в воде, ни на
– Радио сразу отключили. Никаких новостей не знаем, зато нам спокойно жить. Не расстраиваемся. Приезжают люди, пересказывают: везде война. И будто социализм кончился, живём при капитализме. Царь вернётся. Правда!?
– То кабан из лесу в сад зайдёт, то лосиха… Люди редко. Одни милиционеры…
– А вы и в мою хату зайдите.
– И в мою. Так давно у меня в хате гости не сидели.
– И крещусь, и молюсь… Господи! Два раза милиция мне печку рубила… На тракторе вывозили… А я – назад! Пустили бы людей – они все на коленках домой бы поползли. Разнесли по свету наше горе. Только мёртвым разрешают вернуться. Их привозят. А живые – ночью. Лесом…
– На радуницу все сюда рвутся. До одного. Каждый хочет своего помянуть. Милиция по спискам пропускает, а детям до восемнадцати лет нельзя. Приедут и так рады возле своей хаты постоять… В своём саду возле яблони… Сначала на могилках плачут, потом расходятся по своим дворам. И там тоже плачут и молятся. Ставят свечки. Висят на своих заборах как на оградах у могилок. Бывает, что и веночек положат возле дома. Повесят белый рушник на калитке… Батюшка молитву читает: «Братья и сестры! Будьте терпеливыми!»
– На кладбище берут и яйца, и булки… Многие блины вместо хлеба. У кого что есть… Каждый садится возле своей родни. Зовут: «Сестра, пришла тебя отведать. Иди к нам обедать». Или: «Мамочка ты наша… Папочка ты наш… Татуля…» Зовут души с неба… У кого в этот год умерли, те плачут, а у кого раньше, те не плачут. Поговорят, вспомнят. Все молятся. Кто не умеет, тоже молится.
– А ночью по мёртвым плакать нельзя. Солнце зайдёт – и уже нельзя. Помяни, Боже, души их. И царство им небесное!
– Кто не скачет, тот плачет… Вот хохлушка продаёт на базаре большие красные яблоки. Зазывает: «Покупайте яблочки! Яблочки чернобыльские!» Кто-то ей советует: «Не признавайся, тётка, что они чернобыльские. Никто не купит». – «Не скажите! Берут! Кому надо для тёщи, кому для начальника!»
– Тут один из тюрьмы вернулся. По амнистии. В соседней деревне жил. Мать умерла, дом закопали. Прибился к нам. «Тётка, дайте кусок хлеба и сала. Я вам дров наколю». Побирается.
– Бардак в стране – и сюда бегут люди. От людей бегут. От закона. И живут одни. Чужие люди… Суровые, нет приветствия в глазах. Напьются – подожгут. Ночью спим, а под кроватью – вилы, топоры. На кухне у дверей – молоток.
– Весной бешеная лиса бегала, когда она бешеная, то ласковая-ласковая. Не может смотреть на воду. Поставь во дворе ведро воды – и не бойся! Уйдёт.
– Приезжают… Фильмы про нас снимают, а мы их никогда не увидим. У нас нет ни телевизоров, ни электричества. Одно – в окно смотреть. Ну, и молиться, конечно. То были коммунисты вместо Бога, а теперь остался один Бог.
– Мы – люди заслуженные. Я – партизан, год был в партизанах. А когда наши немцев отбили, на фронт попал. На рейхстаге свою фамилию написал: Артюшенко. Снял шинельку, коммунизм строил. А где тот коммунизм?
– У нас тут коммунизм. Живём – братья и сестры.
– Как война началась, не было в тот год ни грибов, ни ягод. Поверите? Сама земля беду чуяла… Сорок первый год… Ой, вспоминаю! Я войну не забыла. Пролетел слух, что пригнали наших пленных, кто признает своего,
Только б не было войны. Как я её боюсь!
– Начальство приедет, покричит-покричит, а мы глухие и немые. И пережили все, перетерпели…
– А я про своё… Про своё думаю и думаю… На могилках… Кто причитает громко, а кто тихо. Другие, бывает, прискажут: «Распахнись, жёлтый песочек. Распахнись, тёмная ночка». Из лесу дождёшься, а из песка никогда. Буду обращаться ласково: «Иван… Иван, как мне жить?» А он ничего не ответит мне, ни хорошего, ни плохого.
– А я… Я никого не боюсь: ни покойников, ни зверей, никого. Сын приедет из города и ругается: «Что сидишь одна? А как кто задушит?» А что он возьмёт у меня? Одни подушки… В простой хате все уборы – подушки. Как станет бандит лезть, он же голову всунет в окно, а я её топориком прочь. По-нашему, секеркой… Может, и нет Бога, может, другой кто, но там, высоко, кто-то есть… И я живу.
– Зимой дед повесил во дворе разделанного телёнка. И иностранцев как раз привезли: «Дедушка, что ты делаешь?» – «Радиацию выгоняю».
– Было же… Люди рассказывали… Похоронил муж жену, а хлопчик маленький у него остался. Мужчина один… Запил с горя… Снимет с дитенка все мокрое и под подушку. А жена – то ли она сама, то ли только душа её – явится ночью, помоет, посушит и сложит в одном месте. Раз он её увидел… Позвал, она сразу как растаяла… Воздухом стала… Тогда соседи ему посоветовали: как тень мелькнёт – двери на ключ, то, может, скоро не убежит. А она и совсем не пришла. Что там такое было? Кто там такой приходил?
Не верите? А тогда отвечайте, откуда сказки взялись? Это же, может, когда-то правда была? Вот вы грамотные…
– Отчего тот Чернобыль сорвался? Одни бают – учёные виновны. Хватают Бога за бороду, а он смеётся. А нам тут терпи!..
Хорошо мы никогда не жили. Спокойно. Перед самой войной людей забирали… Хватун был… У нас троих мужчин… Приехали на чёрных машинах и с поля забрали, и до сих пор они не вернулись. Всегда мы боялись.
– Я плакать не люблю… Я люблю анекдот новый послушать… В чернобыльской зоне вырастили табак. На фабрике из этого табака изготовили сигареты. На каждой пачке написано: «Минздрав в по-о-следний! раз предупреждает – курение опасно для здоровья». Ха – ха – ха … А наши деды курят…
– Одно, что у меня есть, коровка. Я пошла б и отдала, только б не было войны. Как я её боюсь!
– И кукушка кукует, сороки трещат. Косули бегают. А будут ли они дальше вестись, никто не скажет. Утром глянула в сад – кабаны порыли. Дики. Людей можно переселить, а лося и кабана нет. И вода границ не придерживается, идёт себе по земле, под землёй…
Дом не может без человека. И зверю человек нужен. Все ищут человека. Аист прилетел… Жучок вылез. Всему рада.
– Болит, бабоньки… Ой, как мне болит! Надо тихо… Гроб несут тихо… Осторожно… Не стукнуть о дверь или кровать, ни до чего не дотронуться и не ударить. А то беда – жди второго покойника. Помяни, Боже, душечку их. И царство им небесное! А где хоронят, там и причитают. Тут у нас все – могилки. Кругом могилки… Самосвалы гудят. Бульдозеры. Хаты падают… Похоронщики работают и работают… Закопали школу, сельсовет, баню… Этот самый свет, да люди уже не те. Одно не знаю, если ли у человека душа? Какая она? И где они все на том свете вмещаются?