Черное безмолвие
Шрифт:
Теперь я понимаю, о чем он.
— Не знаю. — признаю я. — Но вы правы, вряд ли он бросил на меня все свои силы. Тогда тем более нужно срочно выдвигаться к «восьмерке»!
— Нет. Нельзя! Что, если все это — лишь отвлекающий маневр? Чего он хочет?!
— Перетянуть на свою сторону несколько бегунов.
— Бери глобальнее, Ира! Чего он хочет?!
— Остановить войну. Уничтожить Америку. Стать новым повелителем мира!
— Браво! И что ему для этого нужно? Не бегуны, Ира, что еще?
— Ракеты. — убитым голосом шепчу я. — Термоядерные боеголовки, координаты целей, обслуживающий персонал… Завод…
Помоги нам, Господи! Ядерный потенциал завода в руках психа с непомерными амбициями. В руках ненормального бегуна!
Сырецкий поднимается из-за стола, и отходит в угол, прижав к уху телефонную трубку.
— Объявить всеобщую мобилизацию… Возможность нападения на завод… Возможность диверсионной операции… Подготовить мобильный отряд к выступлению, предупредить все внешние посты…
А что, если мародеры и в самом деле шли за мной по пятам? Если они уже здесь, готовятся штурмовать стены завода?
— Толя… — шепчу я ему на ухо, — Пойдем, поищем Сергея.
— Всеобщая мобилизация… — не то размышляет, не то отнекивается он. — Мы нужны здесь, на заводе. Но, с другой стороны…
— Если бы ты потерялся в Безмолвии, мы с Серегой плюнули бы и на завод, и на всех мародеров Безмолвия. Пошли.
Он кивает и поднимается из-за стола. Вслед за ним встает Марат.
— Я с вами.
Мы с Толей переглядываемся. Кажется, он разделяет мои опасения относительно него — кому еще оказаться информатором мародеров, как не бывшему преступнику?
— Нет. — веско говорит Толя. — Останешься здесь. На Катю надежды мало, а во время боя может потребоваться помощь бегуна.
Марат открывает рот, чтобы ответить, но не находит слов. Кивает, соглашаясь. Катя вообще молчит в сторонке, тихая, словно мышь. Напугана и растеряна — когда была захвачена «тройка», она так и не решилась примкнуть к мобильному отряду, выехавшему на помощь осажденному бункеру.
— Через тридцать минут у северных ворот. — бросает мне Толя, неуловимым движением исчезая в дверном проеме. Я хочу последовать за ним, но меня останавливает гневный окрик Сырецкого.
— Куда собрались?! — яростно кричит он, — В «пятерку»?
— Если потребуется. — спокойно отвечаю я. — Но мы надеемся, что связь прервалась по естественным причинам, напавший на меня отряд мародеров был малочислен, а Никитин лишь контужен взрывом и лежит сейчас где-то в Безмолвии, как когда-то лежала я.
— Я, кажется, вас не отпускал. — уже тише говорит он, но в его глазах я вижу понимание того, что мы с Толей правы.
— Так отпустите. — неожиданно встревает в нашу полусерьезную перебранку Катя. — Если Сергей жив, мы должны спасти его. Узнать, что случилось в бункере.
Сырецкий тяжело вздыхает. Так, словно не отпускает на задание бегуна, а отправляет на войну своего единственного сына.
— Хорошо… Ира, возьми с инструменты — по пути восстановите связь. Если есть с кем связываться, конечно.
Он не был с нами в «тройке», но видел фотографии побоища, устроенного там мародерами и кровавого пиршества собак. Он знает, с чем мы столкнулись в захваченном бункере, и прекрасно понимает, что подобная картина может ждать нас и в «пятерке».
Я киваю и выхожу из кабинета, направляясь в «оружейку» — за инструментами и оружием. Одно плохо — после этого сумасшедшего дня мне даже не дали отдохнуть. Не то, чтобы силы на исходе — бегунам это вообще не грозит, если, как говорил Винни-Пух, «вовремя не подкрепиться», просто устала голова. Мозгу, ведь, тоже требуется отдых, даже если этим отдыхом будет полный кошмаров сон, а другого у меня, надо сказать, не было уже пять лет…
Глава 4
Северные ворота мало чем отличаются от западных. Все те же громадные стены, те же ангары для техники, разве что самой техники несколько меньше. Западные ворота выходят на основной маршрут, ведущий к Ядерному карьеру, где добывается уран и, по сему, техники возле них сгруппировано несколько больше. За северными же воротами открывается лишь чудовищное и всеобъемлющее Черное Безмолвие, да «пятерка» в пяти-шести километрах от завода…
Толя уже ждет меня. Глядя на него я, с одной стороны, завидую ему, а с другой — глубоко сочувствую. Ему чуть больше двадцати лет, расцвет молодости… Он силен, быстр и умен, при чем все эти качества многократно усилены способностями бегуна. Будущее за такими, как он или, быть может, именно за ним. Но с другой стороны, хотел ли он этого? Мечтал ли в детстве о том, чтобы стать охотником Черного Безмолвия? О том, чтобы быть кумиром молодежи и, одновременно, тем, чьим именем матери пугают маленьких детей. «Вот не будешь есть суп из липовой коры — позову страшного дядьку Толю-бегуна. Отдам тебя ему…» Да, нас боготворят, но еще больше боятся. Наверное, так и должно быть — люди всегда обожествляли кого-либо. Деревянных идолов, пророков… Поклонялись Христу. Но никогда еще божество не сходило со своего постамента, чтобы ворваться в толпу людей.
Моя юность прошла в довоенные годы, когда казалось, что солнце будет сиять над головой вечно, что тьма — это лишь время суток, и что зима в Сибири всего пол года. Толе повезло меньше — когда я заканчивала институт, наслаждаясь всеми прелестями молодой студенческой жизни, он еще пешком под стол ходил. Он не видел, и никогда не увидит той юности, в которой ошибка не влечет за собой смерть.
Но нельзя жить прошлым — оно уже ушло. Нельзя жить будущим — его еще нет, и, в нашем случае, быть может, никогда и не будет. Нужно жить настоящим, а настоящее принадлежит Толе и, в меньшей степени, мне. Ну и неизвестному бегуну-мародеру, конечно…. А вот это уже плохо.
— Пошли. — вместо приветствия говорит мне Толя. В Безмолвии слова вообще излишни.
— Пошли. — соглашаюсь я. — Пойдем отвоевывать настоящее.
Он удивленно смотрит на меня, но вопроса так и не задает. Быть может, понял, быть может, просто счел это моим очередным ребячеством.
Двумя облачками темноты мы скользнули за ворота, выходя на просторы Безмолвия. Одновременно мы нагибаемся, набирая в пригоршни черный, радиоактивный снег, разминаем его в руках, чувствуя, как по пальцам скользит холодная вода… Как ладони покрываются черными разводами стекающей с них грязи. Мы глубоко вдыхаем, приноравливаясь к холодному воздуху Безмолвия, подготавливая наши тела к поддержанию температуры на нужном уровне.