Черное сердце
Шрифт:
Когда-то давно и она испытала любовь, она отдала свое сердце человеку куда более требовательному и замечательному, чем все остальные живущие на земле мужчины. Так что теперь то, чем приходилось заниматься ее телу, ее совсем не волновало – главное, чтобы сердце, душу оставили в покое. Не трогали. А секс!.. Господи, да в сексе она может делать что угодно. Разницы никакой. Просто некоторые действия более приятны, некоторые – менее.
Готтшалк и то лучше, чем иные из тех любовников, которых знало ее тело в менее удачные времена. В некотором роде он был даже добр к
Но всей картины в целом он не представлял. Впрочем, это ее совершенно не беспокоило, более того, это ей было выгодно. Конечно, когда-то он обо всем узнает – но только тогда, когда она сама решит ему открыться. Она улыбнулась про себя: надо же, лежать у его ног, и так думать! Подобные мысли давали ей ощущение тайного превосходства.
Готтшалк потянулся, допил то, что было в стакане, вытер со лба пот. Рубашка его взмокла.
– Господи, – взмолился он, – да ты настоящая мазохистка, если предпочитаешь оставаться на лето в Вашингтоне.
Небо почти совсем потемнело, и лишь голубоватое свечение на западе указывало на то, что солнце только недавно скрылось за горизонтом.
– Но еще пару таких сезонов я согласен вытерпеть, – он самодовольно усмехнулся. – А потом буду проводить лето Кэмп-Дэвиде.
До чего ж он уверен в себе! Кэтлин достаточно хорошо его знала, чтобы понимать: эта его уверенность чем-то подкреплена. Что-то ее подпитывает, что-то со стороны. Но что? Она уже несколько месяцев силилась это понять. Открыть тайну – вот что было ее главной задачей.
Он встал.
– Пойду немного поработаю, – он глянул на распростертое на траве тело, которое было для него желанней всех сокровищ мира.
– Я тоже пойду в дом.
Он поморщился:
– Нет, я хочу побыть один.
Она глянула на него, и он улыбнулся:
– И тебе, по-моему, нравится вечер.
Он перешагнул через нее, и в этот миг она почувствовала неприятный холодок – будто над ней зависла чья-то грозная рука. А потом он ушел.
Она смотрела, как он вошел в дом. Затем закрыла глаза, сосчитала про себя до шестидесяти, поднялась, тихонько подкралась к двери и прислушалась.
Из дома не доносилось ни звука. Она повернула ручку и толкнула дверь.
И тут же услыхала голос Готтшалка: он с кем-то говорил по телефону. Она на цыпочках прошла в кухню, протянула руку к отводной трубке, помедлила. Потом огляделась, увидела на столе стеклянную вазу с фруктами. Толкнула вазу рукой, та грохнулась на плиточный пол и взорвалась осколками. В это же мгновение Кэтлин сдернула отводную трубку.
– Что, черт побери, стряслось?! – заорал из холла Готтшалк.
– Да это я, – крикнула в ответ Кэтлин, прикрыв рукой трубку. – Хотела взять попить и случайно сбросила вазу.
– Ради Бога, только собери все осколки. Мне еще стекла в пятке не хватало!
– Хорошо, – она услышала, что он вернулся к телефону.
– Я не желаю, чтобы меня дурачили, – сказал он в трубку. – Скажите
– Я не идиот, – ответил чей-то голос. Кэтлин не могла понять, кому он принадлежит.
– Но вам вся эта история не нравится, я вижу, – сказал Готтшалк. – К тому же это опасно. Не понимаю, почему он так настаивает на вашем участии.
– Потому что я его сын, – ответил голос более молодой, чем у Готтшалка. – Он больше никому не доверяет. А как бы вы на его месте поступили?
– Я бы не доверился и собственному сыну... будь у меня сын, – рассмеялся Готтшалк. – Я даже жене не доверяю.
– Любопытный у вас брак!
– Э, не шути со мной, сынок! – рявкнул Готтшалк. – А то я поговорю с Макоумером!
– Господи! – в голосе второго появился страх. – Что вы делаете? Никаких имен! Господи, он же мой отец!
Кэтлин слышала тяжелое дыхание Готтшалка: он и не пытался скрыть свой гнев.
– А ты не болтай глупости, щенок! К тому же, – Готтшалк овладел собой, – все эти шпионские страсти – полная чушь. Интересно, кто это без моего ведома сможет прослушивать мой телефон, а? Да я дважды в неделю проверяю линию, – он помолчал и добавил: – так что перестань психовать и просто передай то, что тебе ведено передать.
Голос на том конце пообещал передать все в точности, и Готтшалк повесил трубку.
Кэтлин тоже как можно медленнее и осторожнее повесила трубку. Не дай Бог Готтшалк заметил бы, что она подслушивает! Трубка висела на стене, словно желтый указующий перст.
Господи, подумала Кэтлин, разглядывая свои руки, – руки дрожали. Вот я и нащупала тайну! Она попыталась осмыслить ситуацию, но пока у нее ничего не получалось: внешне Готтшалк и Макоумер находились на совершенно разных концах политического спектра. Она покачала головой... Каким бы могущественным Готтшалк ни был, он не мог добиться всего в одиночку, да и никто не мог бы: образ независимого президента, героической личности, принимающей единоличные решения – да он существует только в фантазиях!
Кэтлин провела в Вашингтоне всю свою жизнь и прекрасно знала: в одиночку решений не принимает никто. И неважно, кем ты был до того, как тебя избрали: ты становишься тем, что требует от тебя должность. Лишь немногие выживали и даже преуспевали, несмотря на тот груз, который давил им на плечи. Большинство же ломалось. И Кэтлин, хотя ее и саму привлекали власть и сила, не могла понять страсти мужчин выбиться в президенты.
Она улыбнулась. Как там говорят? «Прекрасных президентов не бывает, есть лишь решения, ниспосланные судьбой».
Она взяла мокрое полотенце и собрала с пола осколки, потом вышла на крыльцо. Спустилась ночь. Трещали сверчки, было все так же душно и жарко.
Черт! Вполне возможно, он действительно станет президентом, и, вполне возможно, станет брать ее с собой на лето в Кэмп-Дэвид. Она понимала, что коснулась лишь краешка тайны, что там глубже – она не представляла. Но одно она видела ясно: между Атертоном Готтшалком и Делмаром Дэвисом Макоумером существует связь. И прочная.