Черное сердце
Шрифт:
Погодите. Я думал, вы изготовили камень по просьбе моей матери,
говорю я. — И почему вы сказали «подделки»? Сколько их было?
Две. Так попросил ваш отец. И я в жизни ничего не подменивал. Настоящий камень оставался у меня ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы сделать измерения и сфотографировать его. Он же не дурак был, отец ваш. Неужели вы думаете, что он бы выпустил из рук столь ценную вещь?
Переглядываюсь с Барроном. При всех своих недостатках, если дело касалось обмана, отец никогда не допускал промахов.
Так
Боб отступает на пару шагов, выдвигает ящик стола и достает бутылку бурбона. Откручивает крышку и долго пьет.
Потом мотает головой, словно пытаясь избавиться от жжения в горле.
Ничего,
отвечает он наконец. — Ваш отец принес сюда этот чертов камень. Сказал, что ему нужны две копии.
Хмурюсь:
А почему две?
Черт побери, а я почем знаю? Одну из них я поместил на золотую булавку для галстука — вместо оригинала. А вторую вставил в кольцо. А вот оригинал, настоящий камень? Оставил просто так — как и хотел ваш отец.
А подделки хорошие? — Спрашивает Баррон.
Боб снова качает головой:
Та, что в булавке — не очень. Фил пришел ко мне, просил побыстрее, ясно? Всего за день. А вот на второй он дал мне чуть больше времени. Вот это был настоящий шедевр. Ладно, теперь, может, скажете, в чем дело?
Кошусь на Баррона. У него подрагивает подбородок, но понять, верит ли он Бобу, невозможно. Пытаюсь все продумать, проиграть варианты. Может, мама дала камень отцу и сказала, что ей срочно нужна подделка, пока Захаров не обнаружил пропажу. Отец идет к Бобу, но заказывает два камня, потому что уже знает, что оставит бриллиант для себя — быть может, из чувства мести, потому что узнал, что мама путается с Захаровым? В общем, отец отдает ей одну из фальшивок, и она подбрасывает камень Захарову, пока тот ничего не заметил. Затем папа говорит маме, что у него для нее есть подарок — перстень с бриллиантом «Воскресение», на самом деле второй подделкой. Если так все и было, оригинал может находиться где угодно. Отец мог продать его много лет назад.
Но зачем вставлять бриллиант в кольцо, которое мама, чтобы не привлекать внимание, не сможет носить за пределами дома? Вот этого я не понимаю. Может, отец настолько разозлился, что ему просто нравилось видеть перстень на маминой руке и понимать, что он взял над нею верх.
А такую вещь можно сбыть на черном рынке? — Интересуюсь я.
Настоящий камень? — Спрашивает Боб. — Разве что тем, кто на самом деле верит, будто он защищает от смерти. Конечно, алмаз имеет историческую ценность, это точно, но люди, которые покупают такие камушки, не хотят брать то, чем потом нельзя будет похвастаться. Но если ты думаешь… ну, сколько может стоить неуязвимость?
Блеск в глазах Баррона говорит мне о том, что он воспринимает этот вопрос не как риторический, а на полном серьезе, пытаясь назначить цену в долларах и центах. — Миллионы,
в конце концов говорит он.
Боб тычет Баррона пальцем в грудь. — В другой раз, чем нахальничать, лучше выкладывай все сразу. Я деловой человек. Я не обманываю семьи, не надумаю других мастеров, а в особенности друзей, что бы вам ни говорила ваша мать. А сейчас, перед уходом, не забудьте что-нибудь прикупить. Что-нибудь подороже, ясно? Не то расскажу паре приятелей, как грубо вы обращались с Бобом.
Выходим к прилавку. Боб достает пару вещиц, стоимость которых вполне достаточна, чтобы загладить нашу вину. Баррон выбирает алмазное сердечко в белом золоте — почти за штуку баксов. Стараюсь прикинуться безденежным — что вовсе нетрудно, с учетом того, что это правда — и мне удается отделаться значительно более дешевым рубиновым кулоном.
Девчонки любят подарки,
говорит нам Боб, провожая к выходу; он поправляет очки. — Если хотите быть сердцеедами вроде меня, осыпайте девушку презентами. Передавайте привет маме, ребята. В новостях она отлично выглядела. Эта женщина всегда умела за собой следить!
Он подмигивает; ужасно хочется ему двинуть, но Баррон хватает меня за плечо. — Тихо. А то мне придется покупать серьги в комплект к сердечку.
Мы возвращаемся к машине. Наше первое совместное задание — и оно практически провалилось. Пока Баррон достает ключи, прислоняюсь головой к окну.
Что ж, это было… интересно,
говорит мой брат, открывая дверь машины. — Хотя и тупик.
Со стоном усаживаюсь на пассажирское кресло. — И как, черт побери, мы должны искать эту штуку? Камень исчез. Все бесполезно.
Баррон кивает. — Может, стоит подумать над тем, чтобы отдать Захарову что-то другое.
Меня, например,
говорю я. — Я бы мог…
Машина трогается с места, отъезжает от бордюра и вливается в общий поток — Баррон словно бы бросает вызов другим водителям. — Неа. Ты уже и так заложен и перезаложен. Слушай, может, мы не там ищем? Мама живет в отличной квартирке, в компании пожилого джентльмена. Трехразовое питание. Паттону до нее не добраться. От чего, собственно, ее нужно спасать? Мы же знаем про ее шашни с Захаровым — возможно, она даже…
Предостерегающе поднимаю руку, чтобы он замолчал. — Ля-ля-ля. Я тебя не слышу.
Баррон смеется. — Я всего лишь предполагаю, что маму, возможно, лучше и не спасать — так ей будет и приятнее, и безопаснее — и это прекрасно, потому что, как ты и сказал, наши шансы найти камень практически нулевые.
Откидываю голову на спинку сиденья и гляжу на тонированную, полупрозрачную крышу «Феррари». — Высади меня в Уоллингфорде.
Брат достает телефон и, не переставая вести машину, набивает смс-ку — отчего едва не выезжает ненароком в соседний ряд. Вскоре его телефон издает жужжание, и Баррон глядит на дисплей. — Ага, ясно. Лучше некуда.
Ты это о чем?
Свиданка,
ухмыляется брат. — Ты тут лишний.
Так и знал,
отвечаю я. — Не стал бы так наряжаться, чтобы ехать со мной к Бобу в Патерсон.
Баррон снимает руку с руля, поправляет лацканы пиджака и убирает телефон во внутренний карман. — Думаю, Боб оценил мой наряд. Заставил купить самый дорогой кулон. Тебе, конечно, может показаться, что это для меня к худшему, но я-то понимаю, что чем выше статус, тем выше и цена.