Черное солнце
Шрифт:
Мазур с Лавриком обменялись быстрыми взглядами. Им, кажется, с ходу повезло: в хижине явно пребывало некое начальство. Только начальство здесь потребляет импортное спиртное в бутылках с откручивающейся пробкой, и нижние чины без затей берут флягу и глотают из горлышка местное пойло…
И, очень похоже, он там один… Послышался шумный выдох — ага, «аршин» опорожнен, щелкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымком.
Вновь короткий обмен взглядами, потом жестами — с Морским Змеем. Мазур с Лавриком бесшумными кошками кинулись вперед, прижались к пыльной и жаркой глиняной стене по
Послышалось короткое сердитое ворчанье, непонятно на каком языке, судя по звукам, хозяин хижины неторопливо встал и направился к двери, бурча что-то под нос, твердо ставя обутые, несомненно, ноги.
Едва он, щурясь от яркого солнца, высунул наружу физиономию, его молниеносно сграбастали в четыре руки, выдернули наружу, как редиску с грядки. Мазур притиснул добычу к стене, приложив к ее глотке лезвие ножа, Лаврик нырнул в хижину и тут же выскочил назад — ну, точно, больше никого…
Теперь было время присмотреться не спеша, что за птичка им попалась. Белый, в тропической форме вермахта и английских солдатских ботинках, дочерна загорелый, неопределенного возраста, жилистый, сухопарый, с короткими усами. По облику — классический белый наемник, каких здесь немало на службе у всевозможных королей, вождей, атаманов и лидеров вооруженной оппозиции. Даже не трепыхнулся, стоит смирнехонько, пялится без особого испуга, хмуро, исподлобья — как человек, привыкший к тому, что жизнь, особенно здешняя, то и дело подкидывает сюрпризы…
Лаврик подпер его и нижнюю челюсть стволом пистолета с глушителем, чуть нажал, приподняв голову, тихонечко осведомился по-английски:
— Это понятно?
Основным языком общения у здешнего бродячего, прости господи, интернационала служил как раз английский, так что с него и следовало начинать.
— Что ж непонятного… — так же тихо пробурчал по-английски же пленник, рыская взглядом вправо-влево — успел их разглядеть всех, количество, вооружение. Ну что же, волк битый, оценит…
— Особо предупреждать, чтобы не пискнул? — спросил Лаврик с ухмылочкой.
— Не надо, — буркнул пленный.
— Жить хочется?
— Как всем. Вы кто?
— Мы, парень, как говорят янки, работаем на правительство…
— На которое? — хмуро поинтересовался пленник. — Их тут — как шлюх на Пляс Пигаль…
— Неправильно мыслишь, — сказал Лаврик. — Правительство тут одно — в столице. Все остальное — рвань и бестолочь. Уловил?
— Учтем… Вы кто?
— А раскинуть мозгами? — осклабился Лаврик. — По-моему, ты, парень, похож на человека, умудренного жизнью…
Пленник вновь обвел окрестности угрюмым цепким взглядом:
— Аквалангисты… Русские, — сказал он скорее утвердительно. — Кому ж еще… На кубинцев не похожи. Говорил я старому бабуину, что добром не кончится, но он понятия не имеет, что такое «цьека капьеэсэс»…
— А ты?
— Я европеец, — с некоторым даже достоинством сообщил пленник. — Не без образования. Будете высаживать десант?
— А как же еще? — Лаврик чуточку сильнее прижал дуло к челюсти пленника (для которого, как уже определил Мазур, английский был отнюдь не родным). — Что с людьми?
— А что с ними будет… Бабуин все же не дурак, он только ни уха, ни рыла в политических тонкостях… Все живы и здоровы. «Синие беретки» в столице, ваши все здесь.
Глаза Лаврика стали, как две ледышки.
— Ну, а девочек он уже успел обидеть?
— Нет еще, — хмуро ответил не лишенный образования европеец. — Полагает, что спешить некуда. Гурманствует. Кино им крутит — у вас же им такого не покажут… Ты не смотри на меня так, я тут ничего сам не придумываю, мое дело — служба…
— И кем же служим? — спросил Лаврик. — Это вот что?
Он потеребил свободной рукой странное украшение, свисавшее с левого плеча пленника пониже нагрудного кармана — связка из трех кистей, пышных, шерстяных, выкрашенных в зеленый, черный и золотой. К вермахту эта штукенция безусловно не имела ни малейшего отношения.
— Знак различия, — сообщил пленник. — Я у короля, можно сказать, министр обороны.
— Надо же, какая персона… — ухмыльнулся Лаврик. — Сколько часовых выставил, министр?
— Пятерых. Я так понимаю, они все уже… — он возвел глаза к жаркому безоблачному небу.
— Да что ты, — безмятежно сказал Лаврик. — Мы же не звери. Женевскую конвенцию соблюдаем… иногда. Деловые предложения с твоей стороны будут?
— Конечно. Полное содействие в обмен на жизнь.
— А боевой дух?
Пленник вяло усмехнулся:
— За те деньги, что он мне платит, согласен воевать только против здешних макак. С вами воевать не нанимался.
— А заплати он как следует?
— Но пока что речи не было, — настороженно отозвался министр обороны. — Говорю, нанимался только против макак…
— Знаешь, это только прекрасно, что ты не романтик, не идеалист, не идейный человек, — усмехнулся Лаврик. — Проще договориться. Идет, считай, по рукам. Сколько у тебя здесь лбов?
— Двадцать… то есть теперь, я так понимаю, пятнадцать.
— Дислокация?
— Двое у королевского вигвама. Остальные прохлаждаются по домам, посты сменять еще минут через сорок…
— Ну ладно, — сказал Лаврик. — Я тебя особо не предупреждаю, чтобы был паинькой, если хочешь жить, сам все понимаешь, человек опытный… Короче, сейчас пойдем по деревне, ты нам будешь быстренько показывать, в каких хижинах есть люди, и сколько… Потом мы уже без тебя пойдем к королю побеседовать.
— Только сначала свяжете и дадите по морде…
— Да ради бога, — хмыкнул Лаврик. — Хоть раз, хоть два… Сколько там тебе полезнее. Ну, пошли?
Он отодвинулся, убрал от шеи министра обороны лезвие ножа, но бдительно держался за его плечом. Господин министр, тяжко вздохнув, пошел меж хижинами, а за ним бесшумными тенями двинулись черные гидрокостюмы. С Мазура семь потов сошло, как наверняка и с остальных, но тут уж ничего не поделаешь, бывает и хуже…
Все шло гладко — «министр» указывал на хижину и поднимал несколько пальцев, после чего туда врывалось то три человека, то четыре и справлялись моментально. Быстро и почти бесшумно, как вовсе не операция, а прогулка… тьфу, лишь бы не накаркать…