Черное Таро

Николаев Андрей Евгеньевич

Напоследок Игорь огляделся, будто хотел попрощаться, но прощаться было не с чем — привычный мирок, в котором он прожил столько времени, сгорел. Трофимыч на кладбище, Владик в Питере, бомжи разбрелись по другим развалинам. Что-то кончилось, ушло в прошлое, значит — пора начинать все сначала.

Он вышел на Арбат, позвонил из автомата Анюте на квартиру. Трубку никто не снял. Он представил, как звонит телефон в пустой квартире, среди разбросанных вещей и им начало овладевать отчаяние. Анюту он, конечно, отыщет, только вот когда? Времени остается все меньше. А уверенности, что карты Таро у девушки не было никакой. Просто это был последний

шанс и Корсаков хватался за него потому, что больше хвататься было не за что: он был словно потерпевший кораблекрушение. Судно ушло на дно, прихватив с собой шлюпки, и на плаву осталась последняя не занятая спасшимися доска, которая поможет выплыть. Надо только добраться до нее. Опередить тех, кто хочет перехватить у него спасительный обломок.

Он вспомнил про початую бутылку в кармане, остановился посреди улицы и прямо из горлышка сделал несколько глотков. Прохожие обходили его, брезгливо или с опаской косясь.

Заходящее солнце скрылось за набежавшими тучами, сразу стало сумрачно, но духота давила, как облепившая лицо мокрая салфетка в модном салоне-парикмахерской. Выпитая водка тут же проступила потом.

Внезапно Корсаков увидел, как трое мужчин, чем-то напоминающие людей магистра, направились к нему сквозь толпу. Они шли, раздвигая толпу туристов, словно ледокол льдины и не отрываясь смотрели на него. Он еще мог успеть затеряться среди людей, но усталость и равнодушие овладели им. Корсаков снова глотнул из бутылки и остался на месте.

Дорогу мужчинам преградила группа людей в черных кожаных куртках. Их было пятеро или шестеро, они стояли на пути направляющихся к Игорю плотной группой. Трое замедлили шаг, их взяли в полукольцо и стали теснить к переулку.

Кто— то толкнул Корсакова под руку.

— Вы теряете время, Игорь Алексеевич. До назначенного срока осталось совсем немного, — молодой мужчина в темных очках, и наглухо застегнутой рубашке под черной кожаной курткой, прошел мимо. На Корсакова он взглянул мельком, словно обращался не к нему, а разговаривал сам с собой.

— А не пошел бы ты? — больше всего Игорю хотелось схватить этого посланца магистра за отворот куртки и огреть бутылкой по голове, а потом затащить в подворотню и выбить у него местонахождение самого магистра.

Мужчина не оглядываясь скрылся в толпе. Корсаков побрел по Арбату с бутылкой в руке. Пропадите вы все пропадом: тамплиеры, магистры, противоборствующие ордена.

Солнце на миг выглянуло в просвет туч, отразилось от витрин магазинчиков и антикварных лавок, блеснуло на матрешках, возле которых толпились иностранцы, засверкало на начищенных бляхах солдатских ремней, кокардах фуражек и зимних шапок.

Всего мгновение солнечного света, после которого, как показалось Корсакову, стало еще беспросветней.

Наклеенные на липкую ленту висели «корочки», удостоверявшие, что предъявивший не кто иной, как: «Половой гигант», «Агент КГБ» или «Агент ЦРУ»; имеет разрешение от ГИБДД на управление транспортом в нетрезвом состоянии, или право на посещение женской бани. "Мне бы сейчас подошло удостоверение типа «Ищу девушку, подержанных не предлагать», — подумал Игорь.

Ноги принесли его к переулку, в глубине которого стоял особняк, где они с Трофимычем обнаружили клад. Трофимычу это стоило жизни, а Корсакову… неизвестно, кому сейчас хуже.

Корсаков свернул в переулок. Ему послышались позади осторожные шаги, но он проигнорировал их. Дверь в особняк, на удивление, была не опечатана. Он толкнул

ее, вошел и с силой захлопнул за собой дверь, будто хотел отгородиться от остального мира. Здесь было совсем темно и Корсаков хотел уже было достать зажигалку, когда понял, что сверху сквозь мрак пробивается слабый свет. Он стал не спеша подниматься наверх. Под лестницей раздался шорох, он не обратил на него внимания. Когда он был уже почти наверху, в особняк кто-то ввалился, застучали быстрые шаги, раздался приглушенный крик, потом до слуха Корсакова донесся слабый стон.

— Чтобы вы все друг друга загрызли, крысы! — пробормотал Корсаков, продолжая подниматься по ступеням.

Пахло свечным воском и вроде бы даже благовониями, индийскими или с Ближнего Востока. Запах был чуть приторный, возбуждающий. Посреди зала, где они с Трофимычем должны были ломать перегородки, стояло несколько бутылок с отбитыми горлышками. Пламя свечей, горевших в бутылках, было зеленоватым, таинственным.

— С корабля на бал, — пробормотал Корсаков, — или на шабаш.

Комната была чисто убрана: никаких обломков стены, которую они разрушили, пол подметен и, кажется, даже вымыт.

Проем двери в потайную комнату светился, Корсаков медленно приблизился, и остановился на пороге. Он был готов, что его встретит магистр, а может его враги. Милиция тоже могла оставить здесь засаду, как ни дико это было представить при свете свечей, но…

В комнате, также как и в зале, горели свечи: в настенных канделябрах и в подсвечниках на столе, накрытом белой скатертью. Возле стола стояли два кресла, справа, в темноте, угадывалась кровать под белым балдахином. Исчез письменный стол и бюро возле стены и комната стала, как будто, намного больше. Впрочем, может быть это только казалось — в прошлый раз Игорь видел ее при свете стоваттной лампочки, а теперь здесь горели свечи.

Он застыл на пороге когда справа, из темноты на него плавно, словно скользя над полом, двинулась невесомая, как призрак фигура женщины в чем-то долгополом и белом. Корсаков отшатнулся. Лицо женщины скрывалось в тени, но он уже знал кто это.

— Анна?

— Я была уверена, что ты придешь сюда.

Да, это была она… Только вот какая из многих, грезившихся явилась ему?

Женщина взяла его за руку. глаза по-прежнему оставались в тени, но на губах играла слабая улыбка. Он вздрогнул от ее прикосновения, будто ожидал почувствовать могильный холод, но рука была теплая, живая. Она повела его к столу. Он шел за ней, послушный, как бычок на веревочке и осознавал нелепость ситуации: женщина, или призрак, в бальном платье начала девятнадцатого века, ведет его, одетого в грязные джинсы и все еще сырую куртку за руку, а в другой руке у него початая бутылка водки. И отблеск свечей в хрустале, и запах сандала, и балдахин над пышной постелью…

— Я запрягла алкоголиков с Гоголя — отскребли, что можно. Кровать Никита подарил, помнишь, ты меня с ним знакомил, он на днях на бундесах не кисло нажился, так от щедрот, стало быть, прислал. А остальное я с Сань-Саня вытребовала. Он, кстати, договорился, что работы здесь прекратят. Ты здесь теперь жить будешь. Ну, стол — пожертвования местных тебе на новоселье. Больше всего стеклопосуды принесли, я ее под свечи приспособила. А еще я привезла твой «стетсон», вон, на гвоздике висит.

Волшебство кончилась. Корсаков понял, какая именно Анна перед ним, но разочарования не почувствовал. В голове был полный сумбур: карты, Анюта, магистр…