Черное знамя
Шрифт:
Но даже если бы он сумел приспособиться, перешел бы в другое издание, все равно это было бы не то! Работа ради работы, пустое словотворчество, за которым не стоит вообще ничего, никаких идеалов и сверхзадач — и потратить на это лучшие годы жизни, когда ты молод и полон сил?
Наверняка он сейчас писал бы для нескольких евразийских изданий, для той же «Новой России», что стала толстой, благопристойной и скучной, они обитали бы в Питере… но чувствовал бы он себя настолько нужным и важным, значительной фигурой, человеком, живущим не зря?
Очень
Как она этого не поняла?
Если бы Олегу предложили заново выбрать в тот холодный и сырой майский день, когда он пришел на открытое заседание ПНР — еще раз вступить, или отказаться, уйти с Балтийской улицы без партийного билета в кармане?
Он бы сделал все точно так же.
— Да, — проговорил Олег. — Сейчас я пойду, и все Анне объясню.
В прихожей имеется установленный месяц назад телефон, и такой же должен находиться в квартире у Лисицына. Номера Антона он, правда, не знает, но его всегда можно выяснить, позвонив в губернское управление министерства — там должны быть в курсе, как отыскать своего заместителя начальника по общим вопросам.
Подняться стоило некоторого труда, но он справился с этой задачей.
Но едва доковылял до черного, с золоченым диском аппарата, как тот зазвонил сам.
— Вот проклятье, — пробормотал Олег, а сердце забилось в груди, точно рвущаяся на волю птаха.
Неужели это Анна? Хочет извиниться, сообщить, что вернется?
Дрожащими пальцами он взял холодную, точно изо льда вырезанную трубку:
— Да?
— Привет еще раз, — донесся из аппарата полный самодовольства голос Кирпичникова.
— Привет, — отозвался Олег — нет, это не беглая супруга, а всего лишь начальство, и это значит, скорее всего, что на службе произошла какая-то неприятность, и придется со всех ног мчаться туда.
Неужели взбрыкнуло военное министерство?
— Ты как там, стоишь? — осведомился Кирпичников. — Тогда сядь, чтобы не упасть. Ха-ха. Поздравляю тебя, дорогой друг, ибо с сегодняшнего дня ты у нас коллежский советник. Доволен?
— Ааа… — протянул Олег, открывая и закрывая рот.
Нет, он знал, что документы на представление ушли, но не верил, что их рассмотрят так быстро, и допускал возможность отказа.
Но в этот раз бюрократическая машина сработала на удивление скоро, без обычных проволочек, и он получил шестой класс в табели о рангах, полковника, если по-военному, и тысячника, если мыслить в категориях НД.
— Ты жив там? — в голосе Кирпичникова прозвучала показная тревога.
— Еще как, — ответил Олег, обретая голос. — Хм, это дело надо отпраздновать… Сейчас! Ловлю машину, и выезжаю!
Анна наверняка рассчитывала, что он будет горевать, распустит сопли и слюни?
А вот фиг!
У него есть друзья и коллеги, есть любимая работа, есть ради чего жить на белом свете!
А она еще пожалеет, что ушла, и обязательно вернется!
Под
4 октября 1938 г.
Нижний Новгород
Голубов остановился в «Стрелке», расположенной на Верхневолжской набережной, в двух шагах от Кремля и партийного дома. Но Олег узнал об этом, как и том, что темник вызвал его к себе, только добравшись до ГЖУ, так что пришлось съездить фактически туда-обратно.
Когда выбрался из машины у крыльца гостиницы, шел снег, уже не мокрый, обычный, и белая пелена прятала от взглядов реку, острова, раскинувшиеся на другом берегу заливные луга. Невольно оглянулся и тут же одернул себя — нет, тут никаких террористов не должно быть, ведь Голубов заодно с ними.
Зато мимо проехал и остановился чуть дальше серый «Форд Меркюри» с тремя крепкими парнями из нижегородской охранки. Если Одинцова соберутся похитить или пристрелить прямо на улице, они вмешаются, но вряд ли смогут помочь, если «опричники» решат засадить излишне прыткого статского советника в тюрьму.
Номер у Голубова оказался роскошным, из нескольких комнат.
— А, явился, — буркнул он, выходя навстречу. — Давай, рассказывай, что вы тут натворили.
В пальцах темника, распространяя смрад дешевого табака, дымилась сигарета, глаза были красными, точно у бешеного быка, под ними виднелись темные мешки, а пальцы стискивали нагайку куда сильнее, чем обычно.
— Да ничего особенного, — сказал Олег, понимая, что боится этого человека до колик в желудке.
Надо оставаться спокойным… нельзя показывать, что он знает…
— Ничего особенного?! — сигарета полетела прямо на пол, лицо Голубова побагровело. — Сраные ублюдки, тупые кретины, как вы могли так подставиться, что Кириченко погиб?! Свихнувшиеся безумцы, маги самозваные убивают тысячника из корпуса, что за хрень?!
Надо дышать размеренно, не обращать внимания, что в глаза тебе летит слюна вперемешку с оскорблениями… помнить, что все это спектакль, что если темник чем и раздражен, так лишь тем, что стоящий перед ним человек до сих пор жив.
Голубов орал, хватался за рукоять лежавшей на диване шашки, даже вытаскивал из кобуры пистолет, угрожал лагерем, обзывал Олега «возомнившим о себе индюком» и «убогим болтуном», «безмозглым калекой» и «макакой Штилера», но все это не выглядело искренним, казалось наигранным.
— Присядь-ка, — сказал он, немного остыв. — Работать все равно надо, сам понимаешь.
Олег опустился на диван.
— Что думаешь дальше делать? — спросил темник.
— Хотелось бы еще раз допросить Проферансова.
— Не получится, — глазки Голубова забегали. — Убит… при попытке к бегству.
Олег ощутил, что пол у него под ногами исчез, что он падает в ледяную бездну. Ликвидировали очередного свидетеля, и на этот раз еще более нагло, чем инженера Павлова, вполне в духе «опричников».