Шрифт:
Едва какая-либо страна получает конституцию, так сразу же в ней широко раскрываются двери культуре. А через эти открытые двери в качестве представителей культуры первыми шествуют финансовые учреждения, а потом уже и все остальное.
Так было и в Черногории. Как только я услышал, что в ней вводится конституция, я понял, что ей придется основать Народный банк, что она и сделала.
Как и во всем прочем, Черногория обратилась за помощью к «братской Сербии», чтоб та направила ей специалистов, способных организовать банк.
Для организации черногорского банка следует послать туда не только управляющего, но и нескольких акцептантов и жирантов. И вот акцептанты возьмут по векселям деньги, в срок, как и положено, их не оплатят, векселя опротестуют, дело дойдет до суда, и таким образом братья черногорцы на практике познакомятся с этой процедурой и прекрасно всему обучатся у нас, старших братьев.
Иначе, без необходимой практики, как может функционировать такой банк? Просто не знаю, даже и пред- ставить-то себе не могу.
Вот как я вижу деятельность будущего черногорского банка.
Шпиро Цуцу, к примеру, замучила нищета. Первый богатырь в своем племени, известный и другим племенам, не много ему равных найдется. И единственный его недостаток — то, что вечно он гол как сокол. А ведь не подобает ни его достоинству, ни его юнацкой чести быть нищим. Думал он, думал и в одно прекрасное утро вздохнул столь глубоко, что одним вздохом своим мог бы всю Мораву выхлебнуть, вздохнул и произнес.
— Нет хуже печали, чем бедность! — Схватил свой боевой ятаган — и в Цетине. Будто дракон, ворвался он в банк.
— Добрый вам день, банковы дети!
— И тебе добрый день! — отвечает ему кассир сквозь окошечко.
— Да какой там добрый! Для меня-то он дурной.
— Что случилось, Шпиро?
— Дашь мне немного денег?
— А подо что?
— Да хотя бы вот под этот ятаган. На базаре горожане сказали мне, что ты можешь дать под ятаган.
— Могу, Шпиро, могу. Оставь свой ятаган здесь под залог, и я дам тебе один флорин.
— Ты что сказал, негодяй?
— То, что слышишь!
— А ты знаешь, что это ятаган Шпиро Цуцы?
— Знаю.
— А знаешь ли, бесчестный ты человек, чего стоит этот ятаган в руке Шпиро Цуцы?
— Знаю.
— А раз знаешь, ум у тебя, что ли, зашел за разум, что предлагаешь мне какой-то жалкий флорин? Ты знаешь, что этот ятаган на Румии снес шестнадцать голов турецких? Так как же можно давать за него один флорин?
— Знаю, Шпиро, да ведь старый он, вон и ржавчиной тронут.
— Да не ржавчина это, сам ты ржа ржавая, а кровь турецкая. Нет уж, давай мне за него два флорина.
— Не могу, Шпиро.
— Или ты дашь мне два флорина, или этот ятаган срубит и семнадцатую голову!
И кассир, хочешь не хочешь, выдал Шпиро два флорина.
А вскоре после него врывается в банк Йоко Пипер. Пришел учесть вексель. Он кому-то на Локанде дал деньги, должник подписал ему клочок бумажки, и Йоко принес его в банк.
— Здорово, юнаки! — орет он еще с порога голосом, каким орут только пиперы, и все чиновники из своих окошек приветствуют его.
— Чего это вы тут позабивались в норы, как мыши, да щуритесь сквозь щели? Разве не стыдно черногорцам прятаться так от людей? Что не выйдете на солнышко, на площадь, а таитесь, как мыши?
— Таков порядок, Йоко. Что тебе?
— Да вот немного денег за эту бумагу!
— Нельзя, Йоко! Здесь нужны еще две подписи.
— Это еще зачем?
— Они будут твои поручители.
— Ты что говоришь? Ты знаешь, кто я, приятель?
— Еще бы не знать!
— Так какие же тебе нужны поручители? Все племя пиперов стоит за мной, сто двенадцать ружей за меня ручаются. Хорошо ведь знаешь, кто такой Йоко Пипер!
— Знаю, однако без этого нельзя.
— Эх, горе нам, раз дожили до времени, когда за Йоко Пипера должен еще кто-то ручаться, мало вам его родного племени!
Так и не получил Йоко денег.
Или представьте себе, к примеру, кого-нибудь из Мартиновичей; взял он деньги под вексель и потратил их, как бы и всякий юнак их потратил, подошел срок уплаты и прошел, вексель попал к судебному исполнителю. И в один прекрасный день ползет судебный исполнитель в гору, объявляется перед башней Мартиновича и хочет составить опись его имущества.
— Чего надо-то?— спрашивает его Мартинович.
— Да вот хочу забрать твои вещи.
— Ха-ха, видать, последний день для тебя настал, мразь ты торгашеская! Да тебе ли это гнездо разорить, откуда столько соколов вылетело? Тебе ли мой очаг загасить? Подступали под эту башню и посильнее тебя, отбился я от самого Мехмед-паши Скадарского, а ты еще, гнида из гнид, поднимаешь руку на мою честь?
Схватил с гвоздя ружье и выпалил в воздух, чтоб дать сигнал, — все племя Мартиновичей хватается за ружья и спешит к башне.
И немного времени спустя вниз по цетинской долине несется судебный исполнитель, и еще как несется — два прыжка в один вкладывает, по-юнацки скачет, вроде сокол летит да приглядывается, где бы ему сесть на Цетине. А за ним, слегка приотстав, племя Мартиновичей, впереди же тот, чей вексель опротестован, рот распахнул и кличет, как сокол:
— Эй, Никац, эй, Йово, эй, Перо, эй, мартиновичи, соколы мои, а ну за мной, чтоб не сбежал от нас этот мерзавец пакостный! Да отдайте мне его в руки живым: или живым, или обрежьте ему нос и уши, чтоб больше не тянуло его шляться по чужим домам и разорять чужие гнезда.
А сокол-исполнитель от этого боевого клича язык на плечо и еще пуще припускает.
Так вот примерно будет функционировать черногорский банк. Да и как иначе?