Черноморский набат
Шрифт:
Затем галеры двинулись дальше к устью Днепра. У коварных Ненасытинских порогов императрица со свитой покинули суда и перебрались в кареты. Потемкину, рвавшемуся было показать свою удаль при форсировании порогов, Екатерина велела быть при ней и наблюдать проход галер между камней с берега. Первым на глазах у всех ювелирно провел впритирку к оскаленным камням свою «Десну» отчаянный Шостак. За ним маневр не менее блестяще повторили остальные.
– Это у тебя лучшие из капитанов? – теперь уже сама Екатерина поинтересовалась фаворита.
– Обычные! – делано пожал
12 мая кортеж уже торжественно въезжал в Херсон. На восточных воротах города красовалась надпись на греческом языке: «Дорога в Византию». С новостроенных бастионов гремели и чадили клубами дымов пушки. После торжественной литургии в соборной церкви Святой Великомученицы Екатерины именитые херсонские граждане были допущены к монаршей руке.
Затем Екатерина с Иосифом отправились смотреть корабельные верфи. Императрица при этом, сообразно моменту, была в белом флотским мундире, Иосиф – в темно-зеленом армейском. Снова гремела музыка. По смазанным салом полозьям один за другим величаво съехали и закачались на пологой днепровской волне 80-пушечный линейный корабль «Иосиф», 70-пушечный «Владимир» и 50-пушечный «Александр». Тут же Потемкин представил Екатерине и генерал-аншефа Суворова, о котором уже шла слава как о первом полководце империи.
В 1787 году Суворову было пятьдесят семь лет. На вид он был хил и сгорблен, с седою головою и морщинистым лицом. Однако при этом здоров, проворен и неутомим.
О его странностях уже рассказывали легенды, как обычно сильно все преувеличивая.
На сопровождавших Екатерину иностранцев Суворов произвел сильное впечатление. Посол Сегюр сразу узрел в нем гения, о чем немедленно с тревогой известил Версаль.
Генерал-аншеф знал, что в придворных кругах распускаются слухи о его немощности и дряхлости, и не преминул при случае доказать обратное. Во время первой же прогулки с императрицей по воде, когда лодка приставала к берегу, Суворов первым ловко спрыгнул на берег.
– Ах, Александр Васильевич, какой вы молодец! – рассмеялась Екатерина.
– Какой же я молодец, матушка, когда говорят, будто я инвалид! – хитро улыбаясь, ответил генерал.
– Едва ли тот инвалид, кто делает такие сальто-мортале! – возразила Екатерина.
– Погоди, матушка, еще не так прыгнем в Турции! – отвечал ей довольный произведенным эффектом Суворов.
Император Иосиф, осмотрев Херсон, не отказал себе в удовольствии упрекнуть сиятельного князя.
– Ваши укрепления выведены наскоро, – показывал он ему рукой. – Фасы слишком длинны, а куртины, наоборот, коротки, верхи небрежны. На мой взгляд, не все благополучно и в вашем флоте, ведь корабли из сырого дерева!
Потемкин особо не возражал. Яркое солнце дробилось в бриллиантах его перстней.
– Рядом турки, а потому мы все делаем торопясь, и на них оглядываясь. Придет время, все поправим как должно. Ждать десять лет, пока лес корабельный высохнет, нам некогда. Флот нужен сегодня, и он у нас есть, а это главное!
Секретарь императрицы Храповицкий тем временем торопливо записывал ее слова: «Народа здесь… великое множество и разноязычие с большей части Европы. Смогу сказать, что мои намерения в сем крае приведены до такой степени, что нельзя оных оставить без достодолжной похвалы. Усердное попечение везде видно, и люди к тому избраны способные».
Затем по приглашению Суворова Екатерина решила было посетить Кинбургскую крепость, что разместилась на конце длинной песчаной косы против турецкого Очакова. Но затем от этого намерения пришлось отказаться. Приезд русской царицы на черноморские берега и без того всполошил турок. По существу, с приездом в Херсон из Константинополя российского посла Булгакова и австрийского Герберта, там собрался настоящий международный конгресс, обсуждавший вопрос закрепления России в Северном Причерноморье.
Турки оставаться равнодушными к столь явному демаршу не были намерены, а потому Константинополь срочно выслал к Очакову свой линейный флот. Подойдя к самому Кинбурну, армада турецких кораблей недвусмысленно ощетинилась сотнями орудий. Впрочем, Екатерина турецкой демонстрации нисколько не испугалась и долго наблюдала за ней с берега.
– Султана я нисколько не боюсь, но война нам сейчас ни к чему! – говорила она всем. – Нам нужно еще хотя бы десять мирных лет, чтобы укрепиться, но к достойному отпору мы готовы и сейчас!
Французскому ж послу графу Сегюру, чье правительство не без оснований считали главным подстрекателем турок к войне, она заявила тут же напрямую:
– Эти паруса – итог интриг вашего кабинета против меня!
Граф неловко оправдывался:
– О, Ваше Величество, действия Высокой Порты вызваны лишь военными демаршами дюка Потемкина! Она стишком испугана!
17 мая Екатерина покинула гостеприимный Херсон. Теперь ее путь лежал в Крым. У Перекопа кортеж императрицы встретили донские казаки атамана Иловайского. Джигитуя, с гиканьем носились они перед изумленными зрителями.
– Импосибл! – развел руками посол английский.
– Дас ист фантастиш! – обрел дар речи посол австрийский.
На подъезде к Бахчисараю в почетный эскорт вступили крымские татары. Бывшая столица разбойного ханства встретила российскую самодержицу толпой длиннобородых мулл во главе с муфтием. Императрица остановилась в ханском дворце. С особым интересом осмотрела комнаты бывшего гарема.
– Ведь это золотая клетка! – печально сказала она, сопровождавшему ее Потемкину. – Бедные женщины, ведь они старились и умирали, не покидая этих стен!
В тот вечер Екатерина писала в Петербург: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением безобразили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но, надеяться можно, что если Петербург приносит восьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места».
А царский поезд уже подъезжал к Инкерману. Теперь, поражая взор именитых путешественников, в эскорте кортежа мчались на тонконогих конях обворожительные греческие девушки – амазонки. Дочери неукротимых корсаров, они бесстрашно поднимали на дыбы своих скакунов.