Черноногие
Шрифт:
— Куда же девалась индеанка? — спросил Крис, подходя к Морау, облокотившемуся о стол и закрывшему лицо руками.
— К чему этот вопрос? — отвечал Марк грубо. — Ты знаешь столько же, сколько и я. Не могу никак опомниться от влияния адского снадобья, которое мне подложил этот окаянный миссионер.
— Так птичка-то улетела?
— Скоро и об этом узнаем. Агарь! Агарь! И куда запропастилась эта проклятая чернавка? Бери-ка лампу, Крис, да пойдем поглядим, что случилось, пока мы храпели, как скоты, под столом. Гм! Опьянение развязало нам языки больше, чем следовало. Но кончено! Все поправим!
Крис поторопился сопровождать своего начальника, хорошо понимая все его желания. Они пришли к темнице Сильвины. Дверь была на месте, и никаких следов, что кто-то входил сюда, видно не было.
— Вижу, что птичка не вылетела из клетки, — сказал Марк со страстным восторгом, — отвори-ка дверь, Крис, чтобы рассеять последние опасения.
Через минуту они спустились в темницу.
— Я ничего не вижу, — заявил Крис, тщетно высматривая Сильвину при свете лампы.
— Продвигайся вперед и все найдешь в порядке. Тут темень кромешная, ни черта не видно.
Неожиданно Крис странно вскрикнул и, кинувшись назад, чуть не сбил Марка с ног.
— Болван! Ну, что случилось? — воскликнул Морау.
— Я видел сатану! — закричал Крис в ужасе.
— Кто там? — произнес дрожащий голос во мраке. — Не вы ли, маса индеец? Не убивайте меня! О нет! Я много страдаю во тьме, но тихо сижу.
Услышав ломаное наречие, Марк узнал негритянку и удивился.
— Это ты, Агарь? Как ты сюда попала?
— Маса Морау? Как я рада! В каком тяжелом затруднении я находилась! О! Маса, меня зарезал обращенный индеец, — заявила Агарь.
— А где Сильвина Вандер? — заревел Морау.
— О! Маса, нельзя сказать. Убийца индеец ее вытащил, а меня сюда посадил, больше ничего не знаю, после того как он меня резал, все резал своим ножищем. Целую бочку крови из меня выпустил.
И Агарь принялась стонать и голосить, как будто в крайнем изнеможении.
— Просто ты до смерти перепугалась, старая ведьма! — сказал Крис, осматривая ее при свете лампы и не замечая никаких ран. — Вставай-ка, черная колдунья, и объясни нам все, что произошло. Не болтай попусту хуже сороки.
— Ах! Милостивый Создатель, на ногах не могу держаться, — настаивала на своем негритянка, будучи не в состоянии представить, что она могла выйти невредимой из лап новообращенного индейца.
— Так и оставайся здесь, пока сгниешь, — сказал Крис, и потом, обращаясь к Марку, заметил: — Сами видите, капитан, что от этой кучи мяса не добьешься толку, она разучилась даже смеяться.
— Одно только я вижу: меня обманули, — возразил Марк с яростью, — но может быть, их план не вполне удался, может быть, Сильвина еще не выбралась из пещеры. О, как я жажду мести! И как я был глуп, что щадил ее, покуда она была в моей власти! Мне следовало воспользоваться благоприятной минутой. Но не станем терять времени, поспешим отыскать ее. Непременно отыщем ее — да, непременно!
— Не все еще пропало! — закричал Крис. — Обыщем все углы и закоулки. Быть может, она притаилась где-нибудь в пещере вместе с этой индеанкой с глазами ехидны.
— Слишком сложно будет нам обыскать все углы и закоулки этого подземелья, потому что я сам не исследовал и половины этих переходов. Но, нужды нет! За дело!
Они оставили подземную темницу. Агарь, больше всего боясь темноты и одиночества, мигом обрела способность работать руками и ногами и, следуя за ними, продолжала выть, рассказывая бессвязную историю о перенесенных ею ужасах. Кэрьер несколько раз оглядывался, чтобы присмотреться к ней, так как не привык видеть ее иначе, как с широко раскрытым для смеха ртом.
Глава XXIX
ЗАПУТАННОСТЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Свежая вода оживила Ника; на деле оказалось, что он был только оглушен ударом, а пуля Морау лишь задела кожу на его голове, покрытой густыми волосами. Очнувшись, охотник не мог в первую минуту ничего понять. На него нашло какое-то оцепенение, не позволявшее припомнить события, как бывает иногда во сне, когда давит домовой. Но инстинкт самосохранения не покидал его. Несколько мгновений он барахтался без всякой цели, но руки его невольно вытягивались, как во время плавания. Нельзя сказать, увенчалась бы его попытка полным успехом, потому что не успел он сделать и двух гребков, как над самым его ухом раздался глухой шум. Потом он почувствовал, что его кто-то поддерживает на поверхности воды.
После долгого отдыха Ник почувствовал, что собака тащит его за собой и что это именно его собака. Можно понять, какое успокоение и какую сладость доставило ему это открытие.
Мало-помалу сознание возвращалось к отважному охотнику, а Напасть все плыла и тянула его к песчаному берегу на мелководье. Тут и Ник приободрился нравственно и физически, так что мог уже помогать усилиям собаки. Кое-как, с трудом он взобрался на покатую скалу, и тут уж Напасть бросилась лизать ему лицо и руки, прыгая вокруг него с радостным лаем.
Язык Ника был не из тех, которые можно долго держать за зубами; он был создан затем, чтобы говорить, и в каких нежных выражениях он проявлял благодарность своему четвероногому другу.
— Мы с тобой всегда были как два родные брата, верный мой пес! Никогда между нами не было ссор и споров. Правда, ты с норовом, так и я тоже. В этом отношении мало разницы между собачьей и человечьей породой. Вот ты иной раз рычишь, а я в другое время ворчу, если что придется нам не по нраву. Значит, мы с тобой держимся на равных!
Ник остановился, желая приподняться, но опять растянулся, потому что сил явно не хватало.
— Вот ты и нашел меня, верный друг, — опять заговорил он, обращаясь к собаке, — ну-ка, расскажи мне, где ты пропадал? Куда бежал с места битвы? Не можешь ответить? А как бы хотелось мне узнать, кто тебя послал сюда! Инстинкт, что ли?
Напасть подняла голову и залаяла.
— Ну да, я так и думал: инстинкт — могущественная сила в животном. Добрая ты моя Напасть, уж как я люблю тебя! Ты и Огневик — вы у меня чудесные друзья. А где-то Огневик наш теперь? Если индейцы утащили его, так он сумеет устроиться… Но как это меня угораздило попасть в воду? Верно, эти краснокожие разбойники сбросили меня, когда я находился в небольшом затруднении. Вероятно, они сочли меня мертвым. Но это неправда. Ей-же-ей! Когда человек умер, он не на шутку уже мертв.