Черновик беса
Шрифт:
Глава 4
Два листа
Сергей Николаевич Толстяков родился в семье мелкопоместного дворянина Рязанской губернии. Гимназию закончил рано и уже в четырнадцать лет поступил на юридический факультет Московского университета. По окончании стал работать помощником присяжного поверенного. Вечерами сочинял рассказы и отсылал их в разные газеты и журналы. Его писательские способности заметили и стали печатать в «Петербургской газете». Вскоре он влюбился в дочь своего клиента – генерала Стахова. Отец противился браку, но неугомонный ухажёр выкрал невесту во время бала и увёз. Родителю ничего не оставалось, как благословить дочь. До работы присяжным поверенным оставалось
Имение стало приносить прибыль, и через некоторое время он арендовал, а потом и купил ту самую «Петербургскую газету», которая дышала уже на ладан.
Сначала было трудно. Денег не хватало, и был случай, когда пришлось заложить столовое серебро, чтобы приобрести бумагу для выпуска одного номера. Только не прошло и пары лет, как тираж «Петербургской газеты» достиг двадцати пяти тысяч экземпляров. Как завистливо говорили его друзья, «газета Толстякова стоит больше любого золотоносного сибирского прииска».
Шли годы. Толстяковы жили дружно. Сергей Николаевич оказался незаурядным беллетристом, удачливым драматургом и хоть сам себя издавал, но продавался успешно и его пьесы ставили на подмостках столичных и московских театров. Надежда Алексеевна писала критические литературные статьи, рассказы, новеллы и переводила иностранных авторов. Газета стала престижной. В ней печатались самые известные прозаики России: А.П. Чехов, Н.С. Лесков, А. И. Куприн, В.Г. Авсеенко, Н.А. Лейкин и другие рангом поменьше, в том числе и Клим Пантелеевич Ардашев. Чуть позже Толстяков начал выпускать и толстое литературное приложение, продававшееся во всех книжных лавках.
Популярность издания достигла такого масштаба, что Государь Александр III пожелал увидеть удачливого молодого издателя и сам заглянул к нему на чай. Вот тогда Император, уже наслышанный об успехах Толстякова-помещика, и предложил ему купить плохо освоенные земли на Черноморском побережье. И тот согласился. Всего через несколько дней в его собственность перешли пятьдесят десятин прибрежной земли на южном склоне Лысой горы неподалёку от Сочи. Тогда, в 1890 году, он расчистил от непроходимого леса участок в семнадцать с половиной десятин и заложил персиковый, и сливовый сады. К осени 1892 года завершил общую планировку парка-дендрария и назвал его в честь жены – «Надежда».
Через несколько лет фруктовый сад стал приносить неплохой доход. На эти деньги новый землевладелец решил закупить диковинную флору в питомниках всего мира. Некоторые образцы плыли с Южной Америки и Австралии.
Перед транспортировкой каждую «зелёную посылку» тщательно упаковывали и чтобы не повредить ветви, сооружали вокруг деревянный каркас. Финиковые пальмы, саговое дерево, кипарисы, австралийскую и японскую сосну, сакуру, кактусы, чайные кусты, бананы, агаву, юкку, драцену, бамбук везли на пароходах в горшках с родной землей. Деревья и растения перегружали на фелюги, потом переправляли на берег, клали на арбы с быками и доставляли в парк. Сажали просто: выбивали крышку дна, а боковые стенки не трогали, опускали заморского «гостя» в яму и засыпали. Тонкая фанера потом перегнивала. В последнюю очередь на пальмах, соснах и кипарисах разбирали каркас.
Но все заботы о благоустройстве давно закончились, и парк приобрёл аккуратный вид, сочетающий в себе совершенно разные растительные зоны: средиземноморскую, гималайскую, японскую, австралийскую, мексиканскую и кавказскую. Всё здесь было продумано до мелочей: беседки, лавочки, дорожки, фонтаны и даже фарфоровые таблички на каждом дереве с указанием названия и года посадки. Законченность парку придал белый двухэтажный домик с башенкой, выступами и террасами, стоявший на фоне темных дубов и платанов. Строение высилось над поляной, и оттуда было прекрасно видно море.
После завтрака хозяйка повела Веронику Альбертовну гулять по парку, а Толстяков и Ардашев, попивая кофе с коньяком, так и остались сидеть на террасе.
Издатель достал из кармана кожаный порттабак [3] с серебряной вставкой на крышке, книжку папиросной бумаги, вырвал лист и скрутил немецкую папиросу [4] . – Какая красота! Так бы жил и жил, – вздохнув, вымолвил он.
– Так в чём же дело, Сергей Николаевич? Живите себе на здоровье, – ответил Ардашев.
3
Порттабак – коробочка для ношения табака (прим. авт.).
4
Так чаще в России до Великой войны называли сигареты, которые скручивали вручную. Для этого носили с собой порттабак и книжечку с отрывными листами папиросной бумаги (прим. авт.).
– Вы не забывайте – мне уже 53, как-никак возраст. Самое время уходить в скит, молиться и ждать прихода избавительницы.
– Простите, кого?
– Смерти, конечно же. Ведь она избавляет нас от мирских забот, несчастий, бед и болезней. Смерть – благо человеческое.
– Что-то не нравится мне ваш настрой. Это вы из-за гибели Петра Петровича в уныние впали?
– А что, уже успели прочесть в газетах?
– Да, в «Новом времени».
– Какой ужасный несчастный случай! Но знаете, с ним рано или поздно должно было произойти что-то несуразное: либо под трамвай должен был попасть, либо от нечаянного укола иголки столбняк подхватить, либо от укуса бешеной собаки погибнуть.
– Почему вы так думаете?
– Сырокамский производил впечатление неудачника, этакого гоголевского Акакия Акакиевича в рваной шинели и с потухшим взглядом, жалкенький весь такой… Нет, я не в рассуждении его платья, я фигурально выражаюсь.
– А какого он был сословия?
– Из разорившихся дворян. Родители умерли от чумы ещё в годы его младенчества. Находился на воспитании у тётки, капитанши. Жили не богато, по месту последней службы её мужа. Но образование ему всё-таки дали, в Петербург учиться отправили. Помогали, как могли, только денег всё равно не хватало. Помню, как он к нам пришёл – в вытертом сюртучке, в потрескавшихся туфлях и с просящими глазами бассет-хаунда. Взял я его для начала корректором. Ничего. Справился и остался. Семнадцать годков проработал. Дорос до первого секретаря газеты. Привык я к нему, как к младшему брату. Жалованьем не обижал. Говорят, он на всём экономил и копил деньги. Но зачем они ему теперь?
– А до редактора что ж, не дотянул что ли?
– По знаниям и умениям даже перерос, а вот по характеру – нет. Добрый сильно. Не мог он с людьми ссориться, когда это было надобно. Года три назад велел ему уволить одного запойного репортёра и в расчёте десятку за прогулы удержать. Так он носился с ним несколько дней, уговаривал не скандалить. В итоге, весь расчёт до копеечки выдал, вложив туда свой червонец. Вот такой был человек, земля ему пухом.
– А что ж, на похоронах родственники были?