Черноводье
Шрифт:
Из его узких, похожих на бойницы окон можно было видеть пирамиду, что стояла ниже по склону, в стороне, противоположной от моря. Пирамида даже издалека выглядела зловеще. Построенная из черного камня, она была похожа на приземлившийся корабль какой-то инопланетной цивилизации, несомненно враждебной. Ее ступенчатый силуэт даже на фоне черной листвы выделялся особенной антрацитовой чернотой.
Когда я впервые увидел ее, то словно почувствовал на себе чей-то взгляд. Не то, чтобы враждебный, но настороженный и изучающий. Причем, изучающий не только снаружи, но и изнутри. Мне стало не по себе, и с тех пор, даже
Во дворце меня поместили в одной комнате с Андреем — тем самым парнем в балахоне. Здесь, в основном, все жили по двое. В отличие от Кернадала, где такой порядок был вызван нехваткой места, во дворце пустых комнат хватало. Но народ предпочитал не оставаться в одиночестве — сказывалась мрачная атмосфера места. К тому же, подозреваю, Ник хотел, чтобы за мной и Ланой кто-то приглядывал: она поселилась в комнате с девушкой, что смотрелась моложе других.
Но вообще, обстановка во дворце на удивление напомнила мне Кернадал. Здешние жители, пожалуй, были даже немного приветливее. Жилья в округе тоже не было, так что поселение выглядело столь же уединенным и затерянным, так что порой казалось, что больше в целом мире и нет никого.
Я поделился этой мыслью с Ланой, добавив про одно заметное отличие: слуг из этого мира в Урде не держали, а вместо них работали перепрограммированные зомби и прочие, еще более ужасающие создания.
К примеру, когда в первое утро в нашу комнату бесцеремонно вползло существо, передвигавшееся на четырех полуобглоданных костяных руках, я с трудом удержался от того, чтобы его зарубить. Меня остановил Андрей, объяснивший, что эта тварь протирает по всему дворцу пол.
Лана ответила, что мысль о сходстве этого места с Кернадалом тоже пришла в голову, и что между болванкой-слугой и зомби разницы фактически нет: тот и другой — просто код в компьютере Грановского.
Мысль об отсутствии разницы между жизнерадостной болтливой кернадальской лекаркой Гульдой и ковыляющим макабрическим сплетением костей, протиравшим пыль под моей кроватью, меня отчего-то покоробила, хотя спорить с этим и не хотелось. Я хорошо помнил, что случилось некогда с Винсом.
Первые несколько дней я провел, предоставленный сам себе. У Ника были какие-то дела, он коротко поговорил со мной, пообещав поработать над моей матрицей, а потом куда-то отбыл с еще двоими ребятами — кажется, разбираться с какой-то проблемой на плантации тех самых непонятных остроцветов. У меня же дел здесь не было, поэтому я то слонялся по заброшенному городу, то наблюдал за занятиями Андрея.
Большую часть времени он был занят в лаборатории, располагавшейся в просторном, хотя и слегка покосившемся здании по соседству с дворцом. Когда-то здесь располагались дворцовые конюшни, и мне порой казалось, что я до сих пор чувствую запах навоза и конского пота. Впрочем, в действительности, источник запаха был совсем другим.
В просторных денниках, переоборудованных в прочные клетки, содержались пугающие создания, некоторые из которых были мне незнакомы даже по Энциклопедии. Каждое наше появление в лаборатории сопровождалось жутким воем, хлопаньем крыльев, щелканьем огромных жучиных челюстей
— К каждому нужно найти свой подход, — пояснял
Ильей, как я уже знал, звали того самого мужчину в очках, и он считался в Урде главным специалистом по модификации нежити. Андрей же был его лучшим учеником. Из прочих жителей Урда только двое или трое нашли у себя в меню скилл по обращению с нежитью, прочие же обладали другими талантами, и, кажется, не жалели об этом.
— Как он это сделал? — спросил я. Мне сразу вспомнилось мое первое столкновение с творением этого Ильи в окрестностях Кернадала: когда лезвие моего крикета увязло в костяной пластине, и я едва не погиб. Вот, значит, кого следует за это благодарить.
В ответ на мой вопрос Андрей только ухмыльнулся и подошел к клетке с присмиревшим жупелом поближе, сделав несколько пасов руками в воздухе.
Секунду спустя перед нашими глазами повисло меню, вроде того, где я выбирал способности: тоже стилизованное под рукописный текст на пожелтевшей бумаге. Вот только вместо списка перков и пояснений к ним, здесь была невнятная мешанина из обрывков слов, цифр и знаков препинания.
— Это код твари, — пояснил Андрей с гордым видом. — Здесь вся информация о ней, и ее можно менять. Илья первым открыл, как сюда зайти, и часть расшифровал. Я тоже кое-что сам нашел. Большая часть пока непонятна, но смысл отдельных участков мы установили.
— Как? — удивился я. Никакого смысл в раскинувшейся перед моими глазами каше я не видел. Впрочем, примерно так же в моих глазах выглядела бы и компьютерная программа.
— Да просто переносили разные куски кода из одной твари в другую, и смотрели, что выйдет. — ответил Андрей. В его глазах при этом сверкнул самодовольный огонек. — Обычно ничего не выходило. Иногда они дохли в корчах. Но порой получался какой-то осмысленный эффект: они росли в размерах, меняли форму, отращивали новые конечности. Такое мы запоминали, конечно, потом повторяли еще и еще.
— То есть, этот код, это что-то вроде ДНК? — спросил я.
— Да какая ДНК? — пожал плечами Андрей. — Это просто программа, написанная Грановским. ДНК-то сама по себе возникла.
— А откуда уверенность, что эта штука возникла не сама собой? — спросил я.
Андрей взглянул на меня так, будто я спросил, откуда берутся дети.
— Но здесь же код, — ответил он. — Буквы, цифры, вот это вот все. Кроме того, с чего бы вдруг в симуляции что-то возникло само собой?
— Ник говорил, что пирамиду Грановский не создавал, — ответил я, вспомнив беседу на корабле.
— Непосредственно, да, — кивнул Андрей, кажется, задумавшись о чем-то своем. — Собственно, я и не говорю, что прямо эту тварь Грановский рисовал лично. Может быть, они генерируются нейросетью. Черт знает.
«Черт знает» — это вообще был наиболее популярный ответ обитателей Урда на вопрос о том, как здесь все работает. В первые дни здесь я услышал его не менее, чем пару десятков раз от разных людей. Возможно, что-то они от меня и скрывали, но у меня сложилось впечатление, что чаще всего они были вполне искренни.