Черновой вариант
Шрифт:
Я и раньше замечал в ее голосе, поступках, разговорах желание сделать меня в глазах других лучше, чем я есть, защитить меня, нелепого в своей любви.
И я вдруг понял: вместе со мной она что-то свое защищает. А может, она знает о моей любви к ней и со мной в сговоре? Она старается со мной вместе скрыть это от чужих глаз. А может, я навыдумал себе все это?
Из школы мы выходим вместе. Я неудачно пытаюсь открыть перед ней двери. Я весь какой-то неловкий, не знаю, куда деть руки, ноги, и шея задеревенела.
Больше
Мне кажется, она меня для своего удобства создала, какого хотела: способный ученик, немного нахал, избалован вниманием взрослых, имеет свои довольно завиральные мнения и идеи, впрочем, как и положено в его возрасте. Мне это даже льстит, и я старательно играю свою роль, чтобы не разочаровать Тонину и не поставить в тупик.
У людей есть способность наделять других своими качествами и не видеть им не присущих. И я такой же, я ведь тоже вижу Тонину такой, как мне хочется, как мне ближе и понятнее.
Так каким нужно быть - для каждого другим или для всех самим собой?
Я окончательно запутался.
Теперь иду рядом с ней и мучительно думаю, как бы упомянуть, что на каникулах я прочел "Деревушку" Фолкнера.
– У вас бывает, что вы забываете сюжеты книг?
– спрашиваю наконец. Год назад прочел Фолкнера и забыл начисто.
И ведь это правда. Забыл, в чем там дело.
– Ты, наверно, очень много читаешь, - говорит она, - но это тоже неплохо. У тебя идет процесс накопления. А отбирать будешь позже. Сюжета ты не помнишь, но ты вынес мысль, ощущение, аромат книги, правда?
– А интересно, почему люди читают книги, волнуются, переживают? Для чего вы читаете?
На минуту мне показалось, что она скажет, как отец когда-то: "Не задавай глупых вопросов". Но она ответила:
– Книги дают мне возможность быть там и с теми, с кем я не могу быть в действительности.
А я не могу быть в действительности с ней, и книги мне не помогут. Я и читаю, чтобы там, в книгах, найти подтверждение своим переживаниям.
– Ты сейчас читай "Войну и мир", заранее, чтобы к тому времени, как мы подойдем к Толстому, у тебя было все прочитано. Потом "Преступление и наказание". Читай русскую классику.
– А я еду на несколько дней в Новгород, - неожиданно говорю я. Маленькое путешествие.
– Один?
– удивилась она.
– Ас кем же? Конечно, один.
– Ну что ж, счастливо. Расскажешь потом, как путешествовал.
Подошел ее автобус. Она уехала.
Оказывается, на улице теплынь. Я увидел все вокруг. Кирпичный дом, деревья в зарешеченных лунках на асфальте.
Я положил руку на ствол. Деревья живые, тепла и эластична кора, шелковисты листья, пористая древесина дышит.
Я шел домой и наслаждался зрением. С ней я слепну. Тысячу раз перебирал наш с ней разговор. Путешествие. Вот ведь вылетело. Теперь придется ехать обязательно и срочно.
Я давно задумал путешествие. И деньги есть - тридцать рублей, отложенные на зимние ботинки. Далеко не уедешь. В Таллин нельзя: Капусов подумает - обезьянничаю. По дороге домой зашел в библиотеку - взять путеводитель.
Мама, конечно, не захочет меня отпустить.
14
Двадцать пятое сентября.
Провожающие стояли по ту сторону автобуса и напряженно смотрели в лица отъезжающим через тусклые, в подтеках стекла. И хотя лично меня никто не провожал, я устал от этих гипнотических взглядов.
Наконец тронулись, провожающие поплыли назад, а пассажиры облегченно откинулись на спинки сидений.
Все-таки странное это чувство - уезжать. Завтра все здесь будет по-прежнему. Те же улицы, дома, люди.
Знакомые пойдут в школу и на работу. А у тебя все станет другим, новым и интересным.
У меня в портфеле подробный путеводитель. Я ехал осматривать достопримечательности и дышать воздухом путешествия.
За городом потянулись поля и леса. В селах подбирали пассажиров. Свободных мест не было. Какая-то бабка сидела прямо передо мной, на ступеньках у двери, подстелив голубую трикотажную майку. Каждый раз, когда нужно было впустить людей, она поднималась, забирала свою майку, потом стелила ее и опять садилась. У нее было коричневое заплывшее лицо и чистые глаза, как два озерца. Каждый раз, когда она, кряхтя, вставала, мне было стыдно. Вообще-то полагалось уступить ей место, но место у меня было нумерованное. Я мучился и продолжал сидеть. А она снова вставала и снова опускалась на ступеньки. Я имел право на свое место, я заплатил за него и должен был ехать пять часов, а бабка вышла через час. С другой стороны, я отравил себе жизнь.
Впереди все застило тучей. От этой синей тучи до горизонта протянулись тонкие, почти пунктирные линии, какие бывают на гравюрах, когда японцы изображают дождь. Где-то впереди, наверно в Новгороде, лило.
Туча шлепнулась за горизонт, слилась с асфальтом, и в природе осталось два цвета: серый - неба и дороги и серо-розовый - полей по сторонам. Потом пошли серо-розовые деревни, и вдруг впереди все распахнулось и вылился, искрясь, поток золота. Золото солнца и золото куполов. Кремль. Мы въехали в Новгород.
Честно говоря, я уже не знал, зачем приехал. В самом деле, сорвался, школу прогулял, не ради же достопримечательностей и возможности потом обмолвиться Тонине в двух словах - ездил, мол, видел памятники архитектуры, нюхал.
В гостинице для транзитных места были. Комендантша, не глядя на меня, сказала:
– Паспорт.
Я опешил. У меня даже комсомольского с собой не было. Я его дома храню.
Она посмотрела из-за своей перегородки и сразу все поняла.
– Где твои родители?