Черноземье 3
Шрифт:
— Еще, Ольг, под твой удар попали оба Старших над отрядами, и один отряд степняков почти полностью. Осталось их всего человек сорок в этом отряде целыми, они сразу же погрузили своих раненых на подводы. Приставили к ним местных мужиков управлять и уехали к себе обратно в степь. Можно их догнать через три дня определенно, но Гвардия никуда выдвигаться в погоню не собирается. Вчера весь день своих хоронили, потом еще десяток раненых у них за ночь помер. Я спросил, почему тебя с собой сразу же не взяли, так старший над гвардейцами только заругался на
— Так что, получается нашим четырем сотням и вам тоже противостояло только две с небольшим сотни молодых, еще неопытных степняков, которые сразу бросили нести службу, как их Старший погиб? — спрашивая я замолчавших Охотников.
— Получается так, когда добили раненых, свежих мертвецов нашли как раз под две сотни. Сорок или пятьдесят степняков успели уйти. Вскочили на лошадей, дали несколько залпов по Гвардии и ускакали.
— Так это получается, если и победа, то потеряли своих девяносто убитыми и восемьдесят ранеными против двухсот степняков. И это только потому, что они совсем молодые и неопытные, да еще попались в удобный момент. Так это Пиррова победа! Если на две сотни степняков Гвардия будет терять по сто пятьдесят своих. Это же вся Гвардия закончится, а у степняков и одной тысячи не погибнет! — делаю я закономерный вывод.
Про Пиррову победу Охотники ничего не знают, но общий смысл моих слов понимают.
Ну, как чувствовал, что врет безнадежно командир Гвардии. И двести мной убитых и раненых себе приписал, а число погибших гвардейцев раза в четыре уменьшил! Вот ведь какая гнида!
Нет, с такими тщеславными командирами город скоро окажется в полной заднице!
Глава 8
Вечером мы все же здорово накидались по поводу, что был суровый бой, погибло много хороших парней, а мы все по-прежнему живы и даже здоровы в эти смутные времена.
Живы, здоровы, много чего пережили и все еще можем выпить с боевыми товарищами хорошей ресы. Тем более, что ее довольно много у меня при себе имеется, то есть в мешке охранника лежит.
Все же хорошо, когда у тебя есть своя личная охрана, которая и носит все тяжелое, и костер разводит, и еду готовит.
Вот только никто Ятоша в приготовлении кулеша переплюнуть не может, поэтому за него наш первый тост:
— За моего спасителя! За славного Охотника Ятоша! Да пребудет его душа в мире постоянной охоты!
Гильдейские дружно полезли выбивать у меня чашку из руки своими чашками, так что пришлось сразу доливать.
Поэтому лечить никого я не пошел, а завалился в приготовленный мне личный шалаш, завернулся в теплый плащ, положил мешок с Палантирами под голову и тут же уснул на прохладном свежем воздухе, не забыв поставить сторожок.
Однако ночью его все же снял, дозорные гвардейцев и Гильдии шастают постоянно вокруг туда и сюда, спать мешают.
Так что степняки точно не проберутся отомстить за свой разгром, с дозорной службой в обоих подразделениях дело хорошо поставлено.
Рано утром попил водички вволю и пошел лечить гильдейских, всех поправил, а гвардейцев пока не стал. Пусть хоть немного раненых привезут с собой, а то и так все мои заслуги себе приписывают постоянно.
Полсотни я и так вылечил, а еще тридцать и в лазарете города полежат, чтобы начальство понимало, насколько от меня зависит. Взяли себе моду моих покойников себе приписывать, а от своих, как от теплого дерьма, постоянно отказываться!
Зато взял с собой Драгера, чтобы он показал мне в утренней темноте отдельно разбросанные захоронения гвардейцев.
Он-то все тут уже знает, в отличии от меня, знает, где хоронили павших.
— Так, тут тридцать могил, там — двадцать четыре, и за тем холмиком еще тридцать шесть! Итого девяносто наших гвардейцев сложили голову в этом сражении на берегу Протвы! За двести степняков всего-то! Да это не победа никакая, а страшный разгром!
Потом смотрю на быстро приведенного подчиненными заместителя командира Гвардии, которому уже доложили, что Мастер Ольг с недовольным видом с самого раннего утра его личных покойников тщательно инспектирует. А всезнающие Охотники помогают ему в могилах ориентироваться.
И судя по его кислой роже, не хочет гвардейское начальство очень-очень, чтобы в Ратуше узнали о таких серьезных потерях.
А просто врать хотите, пока все воины не закончатся?
Скажет Совет — выводи лихой командир все свои шесть сотен на финальный бой, а он ответит тихим голосом, что всего пятьдесят воинов осталось в строю. Тут-то все в Совете и присядут на свои мягкие филейные части тел, после череды таких славных побед.
— Тут девяносто и тяжких тридцать — за двести степняков Гвардия отдала свою пятую часть всего своего состава!
Рожа у командира становится еще кислее:
— А если еще посчитать раненых, которых я вылечил уже, так третья часть Гвардии попала в недееспособные!
Теперь он даже отвернулся сгоряча, потому что с Капитаном Совета заместителю Гвардии спорить не положено, а очень хочется.
Но повезло им с его начальничком, не вернусь я сейчас в Астор вместе с ними и не придам огласке потери и прочие нелицеприятные сведения. Бой все же выигран, поселения на этом берегу Протвы освобождены, а меня дорога ведет в Храм заряжать Палантиры и копить ману.
Немного попозже донесу я такие сведения Совету, но боюсь, что особого эффекта уже они иметь не будет, все морально привыкнут к этой легкой фальшивой победе и никто не захочет менять свое мнение.
— Драгер, давай мне в сопровождение четверых самых опытных парней. Я заберу их на три-четыре дня и верну в городе или на том берегу.
Драгер называет имена своих лучших Охотников:
— Чтобы не посрамили честь Гильдии перед самим Мастером Ольгом! Слушались его, как меня!
И негромко мне говорит на ухо: