Черняховского, 4-А

Хазанов Юрий Самуилович

— Гражданин, хватит вам ходить! Подойдите сюда!

Тот остановился.

— Вы мне?

— Нет, Пушкину! — Тогда ещё был в ходу такой юмор. — Документы попрошу.

— Мои? — растерянно сказал мужчина. — У меня нет. С собой нет. А в чём дело?

— В шляпе, — ответил сержант. (Видно, был остряк по природе.) И добавил: — Тогда пройти придётся.

— Куда?

Но сказать «на кудыкину гору» у сержанта уже не хватило юмора, или просто поленился, и он повторил:

— Пройдёмте в отделение. Там и поговорим. А ты… —

обратился он в Гоше, — тоже пройдём со мной. Как свидетель.

— Кто? — спросил Гоша. — Чего?

— Того, как этот гражданин диктовал в свою аппаратуру.

— Какую? — не понял Гоша.

— Вот мы и выясним. Прошу следовать за мной.

И тут мужчина рассмеялся.

— Да это же диктофон у меня, — сказал он. — Вы разве не знаете? Я наговаривал…

— Пошли! Там увидим, на кого наговаривали.

— А я при чём? — спросил Гоша. — Я ничего не знаю.

— Тебе и не надо знать. Согласно закона ты свидетель.

— Чего?

— Что — «чего»?

— Чего свидетель?

— Чего надо, того и свидетель…

Они уже шли к выходу из сквера.

— Смешно, честное слово, — сказал человек с диктофоном. — Вы что, никогда диктофон не видели?

— Я даже патефон видел, — благодушно заметил сержант. — Только в общественном месте не имеете права пользоваться посторонней аппаратурой и привлекать внимание.

— Она не посторонняя, а моя, — сказал задержанный. — Я её недавно купил. По случаю. И я… А, ладно, — он махнул рукой, — чего без толку говорить. У вас свои правила.

— Вот именно. — Сержант улыбнулся усталой доброй улыбкой. — И начальство у меня своё. Оно и велит: сомнительных выявлять и доставлять…

Когда пришли в отделение, сержант доложил капитану, что задержал человека без паспорта, но с диктофоном, в который тот говорил чего-то про эту… про свободу какую-то.

— Свободу? — переспросил капитан с подозрением. — Дайте-ка сюда эту штуку.

— Не понимаю, — сказал подозреваемый, снимая с шеи диктофон, — какое вы имеете право?..

— Имеем, — заверил капитан.

— Это вещь личная, и моё личное дело, чтС я в неё говорю.

— Насчёт вещи правильно, задержанный, а личные дела мы здесь заводим.

— Я буду жаловаться!

— Кому? — спросил капитан.

— Куда? — удивился сержант.

Капитан поднялся, указал на лист бумаги у себя на столе.

— Напишите свою фамилию и адрес, мы проверим, — сказал он и вышел из комнаты, унося диктофон.

— Я-то здесь для чего? — спросил Гоша у сержанта.

— Для того, — исчерпывающе пояснил тот.

Разговор на этом иссяк, а вскоре вернулся капитан, вид у него был суровый и решительный.

— Интересные у вас записи, оказывается, гражданин Чалкин В.С., - произнёс он, заглядывая в листок бумаги. — Давайте вместе послушаем, потом объяснения дадите.

Он, почти не глядя, нажал на кнопки, раздался лёгкий шип, потом голос.

— «…Удивительно

точно, — сказал этот голос, — улавливается дух времени в таких восклицаниях: „Что же вы делаете? Сами себя губите!“ И потом следует убийственно-меткий анализ всего происходящего. Вот он вкратце. Три фактора должны лежать в основе основ всякого общества: свобода, обеспеченность и самостоятельность. Если общество лишено свободы, это значит, оно живёт без идеалов, без горения мысли, не имея ни почвы для творчества, ни веры в предстоящие ему судьбы. Если общество сознаёт себя необеспеченным, это налагает на него печать подавленности и делает равнодушным к собственной участи. А если оно, к тому же, лишено самостоятельности, то становится неспособным к устройству своих дел… И это, конечно, абсолютно правильно, потому что…»

— Правильно, а? — крикнул капитан. — Да за такие слова…

— «…а власти отвечают, — продолжал голос в диктофоне, — что, мол, это всё клевещут на нас, будто мы не хотим свободы… Мы же только о ней и печалимся…»

Щёлкнула клавиша, капитан выключил диктофон.

— Ладно, хватит. Уши вянут такое слушать. Будем признаваться, Чалкин, или отрицать…

— Нет, — ответил Чалкин, — отрицать не будем.

«Во даёт! — успел подумать Гоша, хотя всё меньше понимал, о чём речь. — И не боится…»

— Только дело в том, — продолжал Чалкин В.С., - что это не я так говорил, а совсем…

Сейчас на других валить начнёт, понял Гоша, эх, ты…

— Хорошо, не вы, — согласился капитан, — а кто же? Назовите!

— Его фамилия, — сразу был ответ, — Салтыков.

— Минуточку, — сказал капитан, записывая. — Салтыков. Имя, отчество?

— Михаил Евграфович.

— Работает где? Адрес?

— Он уже не работает, — сказал Чалкин. — А раньше служил заместителем губернатора, потом главным редактором…

— Что вы тут вкручиваете? — рявкнул капитан. — Под психа косите? Вы понесёте…

— Я хочу сказать, — пояснил Чалкин, — что это слова не мои, а известного русского писателя Салтыкова-Щедрина. Через чёрточку.

— Вы нам зубы не заговаривайте, — сказал капитан, — мы в школе тоже проходили. Иудушка Головлёв… Карась-идеалист… Умный нашёлся.

— Вы проходили, капитан, а я им занимаюсь научно, так сказать. Пишу о нём статьи, монографию. О его творчестве.

— А чем докажете?

— Что — «докажу»?

— Ну, про Щедрина. Что это его слова…

— Сейчас, минуту… — Чалкин вытащил из кармана какие-то карточки, потасовал их, как фокусник, нашёл нужную. — Вот… Салтыков-Щедрин, «История одного города. Сказки», Лениздат, 1958 год, тираж 200 тысяч, страницы 270–272… Не верите?

— Это что ж? — удивился сержант. — Такие слова писал, и ничего?

— Ну, писал, писал, Евдокимов, — сказал капитан. — Не про нас же писал… Вы вот что, гражданин Чалкин… — Голос у него помягчел. — У вас дома есть кто-нибудь?