Черные ангелы
Шрифт:
— Кругом! — скомандовал Кирилл Васильевич.
— Ты что, не узнаешь меня? — предпринял я последнюю попытку.
— Много вас здесь ходят, — ответил он с насмешкой.
— Мы журналисты, — напомнил ему я.
— А мне без разницы! — многозначительно произнес Кирилл Васильевич. — Хоть и журналисты. Перед законом все равны. Шагом марш!
Что нам оставалось делать? Мы направились по 4-й Советской к выходу из парка, в котором стояла больница.
— Они думаю, — говорил он деду Генке, шагая вслед за нами, — что журналисты не бывают
— Слушай! — остановился я. — Сейчас отберу ружье и накостыляю.
— Иди! Иди! Там разберемся! — потыкал он меня еще раз, но уже не так агрессивно.
— Может, он не врет? — предположил дед Генка.
— Как это не врет?! — удивился Кирилл Васильевич. — Ты же видел, они хотели отбить своего.
— Видел… — признался дед Генка. — Только что-то здесь не то.
— Сведем в кутузку, а там разберутся.
— Нет, неправильно это… — не очень убежденно возразил дед Генка. — В кутузке сам знаешь, что делают.
Мы проходили мимо известного бара, у которого было подпольное название 'Рыбий глаз', хотя официально он назывался 'Невская волна'. Обычно здесь собирались местные алкаши, потому что пиво и водка в баре были дешевле, чем в других местах. Праздный посетитель, сидящий на крыльце и дымящий сигаретой, окликнул:
— Ты куда их ведешь, Кирюха?
Кирилл Васильевич обрадовался возможности поупражняться в красноречии.
— Вот поймали мародеров… — Он остановился. Лицо его сияло праведным гневом. — Растаскивали муниципальную собственность…
Оправдываться было бессмысленно. Я понял, что в его глазах мы настоящие грабители.
На крыльцо вышли еще несколько человек. Печать ежедневных возлияний лежала на их лицах.
— С уловом тебя, Яковлев, — поздравили они его. — Может, зайдешь?
— Я бы зашел, да грошей нема.
— А у них? — они кивнули на меня с Лукой.
— Правильно! — обрадовался кто-то. — Все равно расстреляют.
— За что?! — удивленно воскликнул Лука.
— А по закону военного времени, — убежденно ответил человек, который сидел на крыльце и дымил сигаретой.
На самом деле, я разглядел, у него была не сигарета, а настоящая самокрутка толщиной в палец. Тамошняя публика предпочитала биди — мелкие сигареты, пришедшие к нам из Цейлона. Такие сигареты скручивали вручную пожилые женщины и продавали сотню за десять рублей.
— По какому закону? — удивился Лука.
— Полчаса назад по радио объявили… — сообщил кто-то, — по военному.
— Ну что, будем пить, что ли?
— Будем! — согласился Кирилл Васильевич и подтолкнул нас в бар.
— Только что передали: в Москве тоже хлысты бузят, — сказал бармен, когда мы вошли внутрь. — Яковлев, ты кого привел?
Кирилл Васильевич снова повторил свою историю. Теперь он выглядел в ней исключительно мужественной личностью. Он пересказал диалоги, в которых мы с Лукой предстали ничтожными людишками, по которым веревка плачет.
— Знал бы, я б тебя пристрелил, — сказал ему Лука в сердцах.
Все возмущенно закричали.
— Это хорошо! — заявил бармен. — Теперь за каждого мародера премию дают.
— Не может быть?! — удивился кто-то.
— Может! — обрадовался Кирилл Васильевич.
Глаза его загорелись. Он оглядел нас и даже поправил на Луке его американскую майку.
— А по сколька? — спросил Кирилл Васильевич, обращаясь к бармену.
— По сто тысяч за брата, — заверил его бармен.
Кирилл Васильевич на мгновение перестал дышать. Он пытался сообразить, какая это сумма, но не мог этого представить.
У меня из кармана грубо вытащили портмоне и нашли несчастные полторы сотни, которые остались после завтрака. Бармен тут же всем налил по кружке.
— Ну что, пойдем? — спросил Кирилл Васильевич, снимая с плеча берданку, когда все выпили.
— Давай еще по одной? — предложил дед Генка.
Выпили еще по одной.
— А чего? Давай уж допьем? Все равно полиция деньги конфискует, — предложил кто-то.
Компания расселась за длинным столом. Нас с Лукой затолкали в угол к окну. Бармен стал носить подносы с бокалами.
— Может, и им налить? — предложил кто-то. — Может, они в последний раз пиво пьют.
Это оказался действительно серьезный аргумент для русского человека. На нас стали поглядывать жалостливо: все-таки свои, не хлысты, не буржуи и не новые русские с Марса.
— Руки вначале развяжите, — попросил я.
— Ты смотри, не сбеги, — предупредил Кирилл Васильевич. — Я двести тысяч в жизни не видел.
— Будем ноги уносить, — прошептал мне на ухо Лука.
Можно было, конечно, перевернуть стол и раскидать компанию, которая уже заметно охмелела. С моими девяносто двумя и с шестьюдесятью семью килограммами Луки мы были непобедимы. Но я боялся кого-нибудь зашибить ненароком. Надо было ждать удобного момента. И такой момент представился. Кирилл Васильевич так разошелся, что на оставшиеся деньги взял водки. Даже нам с Лукой досталось по рюмке. Кстати, водка пахла ацетоном и явно была разбавлена, но в сочетании с пивом действовала убийственно. Все стали вздыхать. Русская душа размякла. Завели соответствующие разговоры.
— Живешь и не знаешь, когда последний раз белый свет видишь… — произнес человек, который первым приветствовал Кирилла Васильевича на крыльце.
Он трагически всхлипнул. У него было лицо темно-кирпичного цвета, а глаза — подернутые стариковской влагой.
— Ты что, турок? — спросил кто-то у Луки, кивнув на его 'карапузу'.
— Это подарок из Африки, — ответил Лука и даже улыбнулся.
Все помолчали. Честно говоря, такая шапочка, как 'карапуза', совершенно не шла русскому человеку. На Марсе она была более уместна, потому что там не было наций, хотя были и русские, и немецкие, и другие города, но границы были чисто уловные.