Черные дрозды
Шрифт:
Он пожимает плечами.
— Не очень. Всего восемь-девять часов. Таковы правила игры. Езжай как можно быстрее и как можно дальше — мы платим за милю.
— Поэтому дальнобойщики водят так же, как слоны ведут себя в посудной лавке.
— Ага. Они пытаются прокормить свои семьи, потому и догоняются чем-нибудь, а то и того хуже. Иногда работают на разрыв аорты. — Его голос становится тише. — У меня нет дома, нет семьи, поэтому мне несколько легче. Но даже так, я зарабатываю примерно по тридцать пять центов за милю. Вот сегодня мы проехали около плюс-минус пятисот
— Тебя это беспокоит? Такая жизнь? Ведь ты же… кочевник. У тебя нет дома.
— Как и у тебя.
— Знаю. И мне нравится… иногда. Мне нравится, что я лишь кусок дерьма, плывущий по течению, куда бы оно меня не понесло. Но и ненавижу я такую жизнь тоже. Никогда не чувствовала себя связанной с чем-то или с кем-то. Никакого якоря. Никаких корней.
— Я чувствую какую-то связь с тобой, — говорит Луис.
— Я тоже, — отвечает Мириам, а сама удивляется, что, чувствуя с ним близость, она ощущает, насколько они далеки. Парадокс, подобное невозможно, но так оно и есть. Вот она рядом, но между ними притаился чудовищный разрыв: зияющая пропасть между жизнью и смертью.
Луис это тоже чувствует. Мириам знает, потому что он молчит. Он не воспринимает это так, как она. Он не знает, что грядет. Но Мириам знает, что где-то внутри себя он это чувствует. Так же, как пауки могут предчувствовать дождь, а пчелы могут сигнализировать о приближающемся землетрясении.
Фонари местного шоссе стробоскопически освещают кабину.
— Мы ночуем в грузовике сегодня? — нарушает молчание Мириам.
— Нет, — отвечает Луис. — На стоянке есть мотель и закусочная.
— Такова моя жизнь. Мотели. Закусочные. Автомагистрали.
— И моя тоже.
Потом тишина возвращается, а грузовик грохочет себе дальше.
* * *
Столы в закусочной чистые, яйца отменные, а кофе ни видом, ни вкусом не похож на мочу. Мотель по соседству тоже опрятен. Не воняет блевотиной или сигаретами. По раковине не бегают тараканы. А двери комнат в мотеле не ведут прямиком на улицу, они выходят в длиннющий коридор. Похоже на отель «Четыре сезона». Неужели всё перечисленное и отделяет мотель от отеля? Здесь, может быть, и есть отель? Останавливалась ли Мириам когда-нибудь в отеле?
Девушка должна чувствовать себя счастливой. Это шаг вперед. Луис — это её шаг вперед.
Но она ходит туда-сюда, курит; она несчастна.
— Ты понятия не имеешь, что делаешь, — бормочет Мириам себе под нос.
Это правда. Не понимает.
Она раньше плыла по течению. «Так стань же счастливой. Обрети благодать. Сделай Луиса счастливым. Не беспокойся о завтрашнем дне. И всё будет хорошо, очень хорошо».
— Но нет, тебя же, черт подери, потянуло к гадалке, что, будто гейзер, начала истекать кровью и сказала, что ты разновидность Enola Gay [17]. А между тем, Луис умрет через пять дней, так что ты планируешь делать? Ничего? Пусть случится? Будешь сидеть на заднице ровно, смотреть и покуривать гребаную
Словно злясь на раковую опухоль, она пинает палочку, пинает ещё раз…
Эшли приходится наклониться, когда веточка вишневого дерева пролетает у его плеча.
— Говоришь сама с собой? — интересуется он.
Мириам словно увидела привидение. Оно как будто появилось из ниоткуда. Девушка не может не задаться вопросом, а на самом ли деле Эшли реален. Он какой-то не такой. В голосе появилась дрожь. Парень всё время почесывается. Даже его поза какая-то согбенная — никакой уверенности в себе.
Мириам хлопает по карману джинсов. Ножа там нет. Конечно, нет. Она же оставила его в ноге той тетки, когда этот ублюдок кинул её одну.
— Ах ты сраный кусок дерьма.
— Это такой странный способ приветствовать старого друга? — хихикает Эшли. Звук получается каким-то нездоровым. Призрачным.
— Старый друг. Какой молодец. Подойдешь ко мне, укушу. Пальцы откушу. Нос откушу. — Дабы усилить эффект от слов, она щелкает зубами: клац, клац.
Эшли всё равно подходит ближе. Он вступает в ореол призрачного света. Прежде гладкое лицо заросло щетиной. В глазах поселилась пустота. Волосы взлохмачены, но не так, как это было раньше, сейчас они образуют засаленный клубок.
— Мне нужна твоя помощь, — умоляюще говорит он. — Ты нужна мне.
— Тебе нужна ванна. От тебя несет… — Мириам принюхивается. — кошачьим лотком. Иисусе, Эшли. Ты воспользовался. Ты воспользовался товаром.
— Я же в бегах.
— Так и вали от меня подальше.
— Они гонятся за мной. Идут по самым следам. Я обычно нормальный. Это только сейчас.
Мириам смеется.
— Только сейчас. Я могу завязать в любое время. Я не знал, что ей всего четырнадцать, офицер.
— Да пошла ты, алкоголичка, сама ведь покуриваешь.
— А вот это легально. — Как будто стремясь это продемонстрировать, Мириам достает сигарету и зажимает её губами. — Поэтому от меня пахнет как в баре, а не несет, как от перевернутого мусорного бака.
— Мы можем куда-нибудь уехать. Хоть куда. Сесть на самолет и улететь.
— Где кейс?
Его глаза мечутся туда-сюда.
— Я о нем позаботился. Но, когда он нам понадобится, я его заберу.
— Ты не сможешь пронести на самолет чемодан, полный кристаллов мета, долбанный придурок.
— Значит поедем на автобусе.
— О, я же просто обожаю автобусы, — отвечает Мириам. — Нет ничего лучше, чем двенадцатичасовая поездка в душном гробу с немытыми шизоидами. Очень мило. Пойми вот что: я никуда с тобой не поеду. Ты сам по себе. Ты бросил меня там одну с той теткой. Она могла меня убить. — Наверное, это и стоило сделать.
Девушка вынимает незажженную сигарету изо рта и затыкает её за ухо. Приподнимается на цыпочки и разворачивается, чтобы уйти.
— Подожди, — говорит Эшли и идет следом. Служащий мотеля — лысый парень в зеленой бейсболке — следит за их разговором сонным взглядом. Мириам не собирается устраивать перед ним шоу. Она заходит в коридор, где проходит мимо машины для льда.