Чёрные крылья зиккурата
Шрифт:
— Стало быть, кольцо Цебитара у тебя. Ну, хоть что-то, — это говорил Бонио. — Твой убийца, кажется, предал тебя. Я бы отрубил ему руку на память при встрече.
Риана вздрогнула. Она узнала человека, который говорил, и поняла, о ком тот говорит. В одно мгновение ей захотелось податься прочь и исчезнуть из этого места, где она, оказывается, уже была.
Риана сделала глубокий вдох.
«У тебя приказ», — твёрдо сказала она себе. Это слово, «приказ», песней смерти отозвалось в душе. Риана успела забыть, что это значит: выполнять настоящие приказы, достойные её. Улыбка сама
— Все говорили, что она лучшая, — процедил Вентильо сквозь зубы.
— Ну-ну, братец, меньше слов.
— Твои люди ведь тоже не справились.
— Мои люди убили кого нужно.
— Вот только кольца не принесли.
— Да… — Бонио почесал подбородок. — Тайник был пуст. Где же кольцо проклятого дурня?
— Надо думать, там же, где и кольцо Санта. Кто-то хочет нас опередить.
— Сант или Цебитар… ни на одного не похоже. Вряд ли кто-то из них понимает настоящую ценность храма.
— Так, может, подкупить их? Поговорить по-доброму…
Бонио фыркнул.
— Теперь они вряд ли захотят говорить. Улей гудит. Слухи тут и там. Надо заканчивать скорее, пока делом не занялись всерьёз.
— Что же ты предлагаешь, брат?
Бонио задумался.
За окном стремительно светало и выжидать, пока братья уйдут, не было ни времени, ни смысла. Риана потянулась к ножу, но раньше, чем успела взяться за рукоятку, ощутила острую боль под лопаткой. Она развернулась и швырнула нож не целясь. По гортанному выкрику поняла, что попала. Застучали сапоги, и дверь у неё за спиной открылась нараспашку.
— Помпейская Псина, — произнёс Вентильо, сильно растягивая гласные, будто наслаждаясь словами. На небритом лице его играла кривая улыбка.
Риана напряглась и бросилась на Флавия, надеясь последним движением свернуть ему шею, но не успела. Патриций выставил перед собой руку на манер щита, и тут же виски Рианы пронзила знакомая давящая боль. Она упала на пол.
— Стало быть, Скандинавия. По слухам, там ещё могут быть непокорённые племена.
Маркус оттягивал момент до вечера. Он не хотел садиться за карту без Рианы и Клементы. К тому же и он, и Сант устали. Маркус предложил Дариусу комнату управляющего. Тот поморщился, осмотрев куцую меблировку, но возражать не стал.
Сам же командор вернулся к себе и попытался уснуть. Голова гудела, и сон не приходил. Маркус догадывался почему. В соседней комнате так же маялся бессонницей человек, который хотел его убить, и, что гораздо хуже, Рианы не было рядом. Он отвык от беспокойных ночей. Хотя он всё ещё держал нож под подушкой, сон его в последнюю неделю стал заметно крепче. Непроходящая усталость ослабла, и у него впервые за много лет появились силы на что-то, кроме светской рутины. А теперь всё возвращалось. Стоило встать с постели, как накатывала сонливость, глаза закрывались на ходу. Стоило опустить голову на подушку, как поднималось давление, и сон пропадал.
Он думал было позвать Клементу, но, едва взглянув в коридор, почуял запах розового масла, пришедший в его дом вместе с гетерой и, похоже, надолго поселившийся в нём.
— Вайне! — крикнул патриций.
Босые ноги застучали по полу.
— Заходи, — бросил он, отвернувшись и пропуская в спальню юную рабыню. От неё тоже пахло розовым маслом. Дверь снова закрылась, — чему ты обучена?
— Мой господин… — прошептала маленькая валькирия. Сердце её затрепетало, голос пропал от волнения. Наконец-то господин заметил её! Всё это так явно читалось на наивном девичьем лице, что Маркус не мог на неё смотреть.
— В купальню, сейчас же. Смыть с себя эту вонючую дрянь и никогда больше ею не пользоваться. Пока будешь мыться, подумай над ответом.
Маркус указал рабыне на дверь, а сам опустился на кровать и налил себе вина. Иногда вино помогало уснуть. Сейчас не помогло. Он полежал так несколько минут, встал и приоткрыл окно. Дохнуло влагой и свежестью, а запах роз стал чуть слабее. К сожалению Маркус знал, что это ненадолго — город тоже пах розами.
Маркус вернулся на кровать и взял в руки книгу. Тут же захотелось спать. Отложил книгу и прикрыл глаза. Сонливость исчезла. Маркус вздохнул и открыл глаза опять. На пороге ванной комнаты стояла юная валькирия. Кожа её была молочно белой, нежной, как… как лепестки роз. Маркус поморщился. Неестественно нежной. «По крайней мере, она этими розами теперь не пахнет», — подумал Маркус про себя.
— Ну, — сказал патриций, — чему обучают валькирий?
Рабыня скромно потупилась.
— Я могу танцевать, играть на флейте…
Маркусу захотелось спать.
— Читать можешь? — перебил он, с надеждой глядя на книгу. Иногда Клемента читала ему перед сном, это успокаивало.
— Простите, господин… — Вайне покачала головой, — но я могу сделать вам массаж! И… я никогда не пробовала, но меня учили…
— Валяй, — Маркус стянул через голову рубашку и снова откинулся на подушки. Потом подумал и перевернулся на живот.
Вайне осторожно подобралась ближе. Она положила руки на плечи мужчине и принялась разминать затёкшие мышцы. Она делала это умело и неоднообразно, но пальцы её были слишком тонкими и мягкими. Против воли Маркус вспомнил другие — сухие, но бережные пальцы, скользившие по его спине и груди. Промежность мгновенно стала наливаться огнём, и Маркус понял, что ему неудобно лежать на животе.
К тому же, патриция раздражало ощущение чужого существа, которое стояло за спиной. Он нервно сжимал и разжимал пальцы на рукояти ножа, и массаж не приносил никакого удовольствия.
— Простите, господин, — произнесла Вайне удручённо, — возможно, если бы смазать кожу розовым маслом….
— О н-е-е-е-ет, — Маркус застонал и перевернулся. — Никогда… — Он осёкся. Обсуждать розовое масло с этим ангелоподобным созданием он хотел ещё меньше, чем нюхать его. — Что там дальше в твоём репертуаре?
Девушка опустила глаза. Потом нерешительно провела пальцами по мускулистой груди Маркуса. Наклонилась и робко поцеловала плечо хозяина. Не получив ни одобрения, ни понукания, она стала осторожно массировать твёрдые мускулы с этой стороны. Потом решилась и посмотрела хозяину в глаза. Тот пристально наблюдал за ней, но признаков, которым учили рабынь, — порозовевшие щёки, тяжёлое дыхание, затуманившийся взгляд — не проявлял.